***

Чака Берри

«Сейчас это зовут роком, раньше
это называлось буги-вуги, блюзом,
ритм-н-блюзом и даже прошло через то,
что теперь известно как фанк...
Названия могут меняться, но музыка,
вдохновляющая разум и сердце, и даже
твое притоптывание ногой в такт – все это здесь.
Зови эту музыку рок,
зови ее джаз, зови ее как хочешь.
Если она заставляет тебя двигаться,
или ты просто кайфуешь,
она с тобой – навсегда».

(из редкого интервью Чака Берри
редактору журнала «Роллинг Стоун» Рэлфу Глизону)

«А не поприветствовать ли нам человека, который сказал: «Посторонись, Бетховен!» – и положил начало современной музыке?!» Буря аплодисментов. В три прыжка худощавая фигура оказывается у микрофона. Черная рубашка, свободные желтые брюки, лицо в бусинках пота. Отсекая быстрый аккорд на гитаре, певец выдает:

Рано утром ты в школе. Опять
Учитель истины будет вещать...

Губы напряжены, глаза глядят из ледяного далека, тело гибкое, как ива, красный «Гибсон» сверкает в его руках как рапира. Уличный проныра и пижон шоу-бизнеса Чак Берри сегодня вечером высокомерно-элегантен и элегантно-высокомерен, строки его куплетов рассекают воздух будто плети.

Сбросив как ношу книги под стол,
Скорее на улицу, где рок-н-ролл...
Бросив в прорезь последний цент,
Услышишь что-то крутое совсем,
С клевым парнем ходила гулять,
Весь день мечтала потанцевать,
Хэй, хэйл, рок-н-ролл!

Он не изменился ни на йоту, ни на день не постарел. Много лет о нем ничего не было слышно, кроме того, что живет он отшельником, отказывая журналистам во встречах, не отвечая даже на телефонные звонки. За все это время он дал всего два-три интервью журналистам, над которыми не упускал возможности поиздеваться всласть. В своих ответах он был вежлив, придерживаясь либо голых фактов, либо витиеватой риторики, и всячески тянул время, переспрашивая очевидное и поглядывая на часы. Если у него и есть близкие друзья, то их никто не видел; что видели, так это сверкающий хромом черный «Форд ’51» с железнодорожными духовыми гудками и откидным верхом. Свое жилище он покидает только чтобы вылететь на концерт-другой, беря в дорогу небольшой чемоданчик и гитару.

Прохожие подходили, чтобы сказать:
«О, этот сельский малый умеет играть!
Давай, Джонни, давай! Давай, Джонни Би Гуд!»

РАНДЕВУ С РИТМ-Н-БЛЮЗОМ

Летом 1955 года Чарлз Эдвард Андерсон Берри был блюзовым певцом и гитаристом в Сен-Луи в штате Миссури. Двадцатидевятилетний и ошеломляюще красивый (среди его предков определенно были индейцы) и яркий шоумэн, он собрал трио – с Джонни Джонсоном на пианино и Эбби Хардингом на барабанах, которое имело постоянную работу по выходным в клубе «Космополитэн» (теперь «Космо Холл»). Закончив вечерний курс «Школы Красоты», он также работал парикмахером и косметологом и не мог решить, что же было приработком. Никто не ожидал, что блюз может прокормить человека, а у Чака была жена и две дочки – неплохо бы иметь ремесло про запас. Все равно обе профессии были шагом вперед по сравнению с работой на сборочной линии завода кузовов автогиганта «Дженерал Моторз».

Он не был звездой. Как говорят блюзмены в Сен-Луи, «никто не обращает на тебя внимания, покуда не купишь «Кадиллак». Но музыка давала новые возможности. Предметом разговоров в городе стал вернувшийся из столиц Айк Тёрнер. (Очень скоро, в 1958 году он разыщет молодую певицу, придумает ей псевдоним, женится на ней и отпечатает афиши «Айк и Тина Тёрнер».) До Айка блюз здесь был делом любителей, игравших из-за нескольких долларов за вечер. Но никто не думал над репертуаром или инструментовкой. Тернер же имел оркестр, игравший аранжировки, чуть ли ни нота в ноту снятые с хитовых песен. Нечего говорить о суперуспехе, это было всего лишь подражание. Чак Берри сделал несколько шагов дальше.

«Чак всегда мыслил прогрессивно, – вспоминает старый сен-луисский диск-жокей. – В его музыке есть пыл, которого нет ни у кого. И профессионал – он заставлял своих ребят специально одевать костюмы, выглядеть аккуратно. Даже Айк этого не делал. Чак всегда имел лучшую аппаратуру, приносил на работу свои микрофоны, у него всегда все работало безотказно». Городской мальчишка, росший под влиянием стандартной американской культуры, Берри мог играть более широкий музыкальный диапазон, чем сельские блюзмены, легко переходя от деревенского блюза к балладам своих кумиров – Нэта Кинга Коула и Луи Джордэна – или даже к песням кантри-н-вестерн. Раньше американское радио не было таким специализированным, не было разделения на «форматы» – когда каждая станция крутит только свое направление – передавались часовые радиоконцерты всех стилей. При таком его разнообразии музыка Чака завоевывала большее число слушателей.

Берри честолюбив. Хотя станешь таким поневоле, если растешь в семье плотника из шести детей. Семья совершенно среднего достатка, жившая в Эллердзвилле, тихом и зеленом негритянском районе Сен-Луи, приобщилась к хору одной из баптистских церквей, но Чак был слишком энергичен для такого будущего. Обладая острым умом и языком, он вечно попадал в какие-то переделки и также быстро выпутывался. «Ловок, как черт! – говорит его одноклассница. – Все знали, он в чем-то преуспеет – по крайней мере, он так всегда говорил – не знали просто в чем».

Как любой черный мальчишка, у которого ума больше, чем терпения, Чак тоже не знал. В старших классах он взялся за гитару, но не всерьез. Что бы он мог делать дальше? Пробуясь на «роль» малолетнего преступника, он был пойман при неуклюжей попытке ограбления и отправлен в исправительную школу. Выйдя оттуда в двадцать один год, он все еще не знал своего назначения. В 1955 году после семи лет ожидания, работы, надежд и размышлений ему показалось, что его час пробил. Написав несколько песен и разжившись деньгами на проезд в Чикаго, как сотни надеющихся до и после него, он отправился в блюзовую столицу всего мира.

Дальше все читается как в книжке. Новичок в большом городе, Берри пошел послушать большую звезду Мадди Уотерза. Пробившись после концерта за автографом, Берри быстро спросил Мастера, к кому стоит обратиться, если он хочет записать пластинку. Уотерз сказал, что надо встретиться с «Леонардом». У покойного ныне Леонарда Чесса, основателя «Чесс Рекордз», вся чикагская блюзовая сцена «была в кармане». Берри пришел к нему с записью, сделанной дома на взятом напрокат магнитофоне. Это «Wee Wee Hours» (В часы любви), мягкий блюз, написанный им самим, и песня «Maybellene», основанная на кантри-теме, которую он переписал, придав ей характерный для буги-вуги бит. «Мы считали «Мэйбилин» шуткой, – вспоминает пианист Джонни Джонсон. – Имя девушки взяли с бутылки масла для волос. Людям всегда нравилось, когда мы играли ее в «Космополитэн», хотя сами больше гордились первой, именно своей песней. А Чака завсегдатаи «Космо» называли «черным хиллбиллом».

Леонарду было виднее. Жесткий бизнесмен, начинавший с продажи пластинок из собственной машины, он знал, что пришел и его час. Набрав немало блюзменов, чьи труды разбирали только негры - а это едва окупало расходы на запись, - он занялся талантливым негром, который мог многого добиться на несравненно более богатом белом рынке. Чесс не был одинок. «Кинг», «Федерэл», «Спешиэлти», «Сэвой» и другие малые, «независимые» фирмы, подписавшие молодых черных артистов, которых не тронули бы крупные компании, работали над расовым прорывом. Они знали, что сидят над золотым дном, и что, если белые ребята услышат эту музыку, они сойдут с ума. Будучи ближе к народу, чем огромные концерны грамзаписи, они видели путь.

«Помню, когда я возил своих черных артистов на гастроли в 40-е годы, белых в клубы не пускали, – рассказывал Рэлф Бэйсс, работавший в репетуарно-артистических отделах «независимых» фирм до перехода на «Чесс» в начале 60-х. – Позже сделали «билеты для белых зрителей» – в самый худший угол кабака, без кресел и без танцев. Ну, и билеты стоили дороже. Но все равно пришлось это дело расширять, потому как невозможно стало сдерживать белых ребят, и к началу пятидесятых иногда устраивали вечера для белых или натягивали канат посреди площадки. Негры на одной стороне, белые на другой: они, подражая, пытались врубиться в танцы негров. А потом, черт, канат, бывало, падал, и они танцевали все вместе!»

В 40-е годы музыка никогда не покидала пределов гетто, ближе к 50-м ее изредка подчищали и давали записать белым артистам. Оригиналы редко получали эфир: радиостанции, зачастую связанные с крупнейшими компаниями «Коламбиа», «Ар-Си-Эй» и «Декка», отказывались проигрывать «немарочные» пластинки, как снисходительно называли тогда продукцию «независов». Но к 1955 году диск-жокеям захотелось чего-нибудь более отчаянного, чем Бинг Кросби и Дорис Дэй. Элэн Фрид был известен лучше всех, ведь он только что изобрел термин «рок-н-ролл» вместо «расовой музыки», переехал со своим радиошоу из Кливлэнда в Нью-Йорк на станцию WINS и получал кучи писем, проигрывая этот «рок» для белых подростков.

СТРАНА ОБЕТОВАННАЯ

«Я велел Чаку сделать для нас «Мэйбилин», – незадолго до смерти рассказывал Леонард Чесс, сидя в своем офисе, украшенном золотыми дисками, четыре из которых записал Берри. – Мне она понравилась, показалась чем-то новым, только я посоветовал придать ей еще больший бит. Я все равно ехал в Нью-Йорк и взял дубль для Элэна. На дубле не было ни имени Чака, ничего. К тому времени, как я вернулся в Чикаго, Фрид звонил уже раз десять, говоря, что это самая лучшая пластинка за все время. Остальное вы знаете. Конечно, «Wee Wee Hours», что была на обратной стороне, тоже неплохая тема, но молодежь жаждала биг-бита, машин и юной любви. Это была струя, и мы кинулись в нее».

Пластинка, которую Чак «нарезал» в мае, в июле попала на первые места в ритм-н-блюзовых таблицах популярности. А когда она достигла 23 места в поп-хитпараде (10 августа), его подписали в турне по всей стране из Нью-Йорка во Флориду и обратно. «Сто дней, сто концертов, – вспоминает Джонни Джонсон. – Как за несколько недель мы поднялись буквально от никого до крупных заголовков в афишах, я никак не мог понять и, тем более, объяснить». В те дни был только один путь к рок-успеху: найди хит, отправляйся в путь, в турне и пробивай его; когда он потускнеет, вынь другой и проталкивай его. Терять время некогда – раз солнце засияло, вороши сено, мужик. Кто знает, может небо вновь нахмурится. Чак Берри работал так в течение пяти лет, отъездив со всеми звездами в престижных сборных концертах, сыграв в трех рок-фильмах и появившись во всех телепередачах типа «Америкэн Бэндстэнд».

На сцене он был чарующим, сверкающим, язвительным шутом, певшим правду, заставлявшим смеяться. Все звезды танцевали во время пения, но только у Чака был «утиный шаг», впервые отчеканенный им в зале «Бруклин Парамаунт» в 1956 году. Спина напряженная и прямая. Он садится на корточки на одну ступню, другая его нога выступает вперед, голова со странным наклоном подпрыгивает, когда он движется в полуприседе через сцену, держа гитару перед собой, как автомат. И все время бьет по струнам как безумный. Затем – обратно к микрофону, двигаясь, крича и играя ровно в такт с абсолютной грацией. Весь зал вздохнет разом, потом задрожит от аплодисментов.

«Мы немного видели Чака в те дни,– говорит Джонсон, играющий теперь вместе с Эбби Хардингом там и сям по выходным, а на неделе работающий в литейном цехе. Он вспоминает свои дни на вершине без сожаления: «Да, мы работали по вечерам. После Чак сидел у себя в номере гостиницы и до отхода автобуса писал новые темы. Всегда писал, я никогда не видел более упорного труженика».

После «Maybellene» вышли «Roll Over Beethoven» (Посторонись, Бетховен) и «School Days» (Школьные дни), а потом начинаешь терять счет: «Memphis», «Reelin’ And Rockin’», «Rock And Roll Music». «Джонни в песне «Johnny B. Goode» – это более-менее я сам, – рассказывает Чак в своей пестрой автобиографии, – хотя задумывал я ее для Джонни Джонсона. Поначалу в тексте говорилось о «цветном парне по имени Джонни Би Гуд». Но я посчитал, что это покажется белым фэнам двусмысленным, и заменил «colored boy» на «country boy». Чессу песня моментально понравилась: он сам пришел в студию и руководил записью, подстегивая группу и пытаясь вытащить из нас лучший дубль».

Мелодии, одна совершеннее другой, форсированный голос Берри и хлесткая аккордовая гитарная манера, стремительное и раскатистое пианино Джонсона, Хардинг – как кузнечный молот за барабанами. И сверх всего тексты – смесь комичной отваги, цинизма и наивности, секса и насмешливой невинности, нелепой изобретательности и банальности. И все остальное, вплоть до технической стороны дела – такой вещи, как «продакшн» (работа продюсера) – когда пластинки звучали, будто их записывали в мусорном баке. Все, все это была замечательная музыка рок-н-ролл.

МАЛЕНЬКАЯ РОК-Н-РОЛЛЬЩИЦА

...Взрослые говорили, что это разврат, коммунистический заговор или, на худой конец, глупейший бзик. Никто до конца не соображал, что же происходит. Казалось, один Чак имел какое-то представление. Из всех музыкантов он лучше всех знал и понимал новых американских подростков, любил и обнадеживал их. Он мог выразить их чаяния, а они видели себя через него. Его песни – это гимны поколению. Он был черным поэтом, певшим о прелестях быть свободным, черно-белым и молодым. У него было все: целый набор персонажей со всеми их возможностями. Вот роман старшеклассников в песне «Baby Doll» (Маленькая кукла)...

Вот «Милая шестнадцатилетка» (Sweet Little Sixteen):

У нее недетская тоска,
Узкие платья и помада,
И на высоких каблуках.
Но только завтра утром
Придется стиль сменить,
Стать шестнадцатилеткой
И снова в классе быть.

(Чак однажды заметил за кулисами 9-летнюю девочку, собиравшую автографы. Как Статуя Свободы держит факел в вытянутой руке, она протягивала всем артистам свой блокнот).

Вот типичный подросток в песне «Almost Grown» (Почти взрослый):

«Да, я хорошо учусь,
Правил я не нарушу,
Я избегаю передряг,
И нету повода смурять.
Не мешай же мне, оставь в покое,
Все равно я почти взрослый.

(Подростковая разговорная манера, которую передал Чак, и приемы группы «MOONGLOWS», подпевавшей на записи, явно указывают на вокальную группу «COASTERS»).

Он знал безысходность тупой работы, о которой песня «Too Much Monkey Business» (Слишком много глупостей):

На бензоколонке –
Много дел:
Вытри стекла, проверь шины,
Проверь масло, «бензин – доллар!»
Слишком много глупостей,
Чтоб я этим занимался.

(«Я описал большинство напрягов, с которыми человек сталкивается в повседневной жизни. Но вскоре осознал, что нужно больше ста куплетов!» Чак Берри выпустил не много работ, поддерживающих бунтарское начало в роке, но эта – исключение).

И машины – машины, что могли летать, машины, в которых можно было носиться, обниматься, слушать рок, и машины чисто фантастические, какие он требовал в песне «No Money Down» (Не надо скидки), «название которой взято из рекламных призывов торговца, которые я слышал, покупая свои первые автомобили»:

Я хочу мощный мотор
С реактивным стартом.
Я хочу кондиционер
И автопечку,
Я хочу постель в полный рост
На заднем сиденье,
Я хочу УКВ-радио,
Телевизор и телефон,
Я хочу болтать со своей крошкой,
Когда еду домой.

Чтобы привести все это в движение, Чаку страшно необходимо было подробно раскрыть мир ребят, для которых он пел, вплоть до «бумажников, набитых фотографиями кумиров». Да так, чтобы любой понял, что это правда, это здорово, и это не шутка. «Посторонись, Бетховен, и врубись в этот ритм-н-блюз!» Комично? Да. Высокомерно? Конечно. Но перчатка Берри, брошенная с вызовом традиционной культуре и всем ее священным коровам, была ультиматумом варваров у ворот крепости, первым предупреждением, что «им» лучше врубиться в ту энергию, которая заставляла их детей танцевать. И чтобы «Чайковскому новости рассказали».

Чак Берри выплескивал эту энергию турне за турне, пластинка за пластинкой, и напряжение дало себя знать. «Ему всегда приходилось много работать в роке, – говорил Чесс, – чтобы получить верный ритм, чтобы шла энергия и мощь». Одна половина Берри предпочитала блюз – более легкий и удобный драйв, он даже упрашивал Чесса позволить ему записать блюзы под псевдонимом, но тот сказал: «Не время!» На многих его альбомах есть один-два инструментала, показывающих Чака Берри мягким и задумчивым. Рок, всегда считал он, был «коммерцией». «На гастролях, – вспоминает Джонсон, – мы играли хиты один за другим, но иногда, если было очень поздно, Чак расслаблялся, и мы делали блюз, играя и играя без конца. Но это случалось редко. Обычно Чак был весь в делах».

У него никогда не было менеджера и обычной своры пиявок, вежливо называемых «помощниками», всеми деньгами ведал только он и члены его семьи. «Чак немногим доверял, – сообщил Чесс. – Он следил за собой. Никогда не пил. Никаких наркотиков. Шоумэн снаружи, а внутри – застенчивый парень, старавшийся себя преодолеть». Сен-луисский ночной «Бэндстэнд-Клуб Чака Берри» был воплощением его мечты, но управлял он им скорее как бизнесмен, чем как радушный хозяин. Вскоре он купил для семьи кирпичный особняк в тупике, где с большим достоинством проживали сливки сен-луисской негритянской общины. Но бывать там Чаку удавалось нечасто. Так что жил он в разных мирах и, чтобы держать их порознь, от него требовалось постоянное самообладание и отсутствие ошибок.

Но...одну он все-таки сделал. В конце 1959 года проститутка, подобранная им в турне для работы в клубном гардеробе, «сдалась» полиции после того, как он ее бросил, и заявила, что Чак ее совратил. Ей было всего четырнадцать лет, и Берри арестовали, хотя абсурдность обвинения и тогда была очевидна. Девушка-индианка, говорившая по-испански, еще до встречи с музыкантом целый год занималась древнейшим ремеслом. И едва ли он «вынудил, побудил и склонил ее предаться дебошу», как было представлено законниками. С другой стороны, человеку с положением Чака не стоило приводить домой кого попало. Однако, он оговаривался, что хотел изучить испанский, потому что считал песни на иностранных языках входящими в моду (вполне вероятно, что у него были и еще кое-какие идеи на тему прекрасного пола). Но закон и общественность были готовы поверить кому угодно, кроме самого Чака.

Дело тянулось два года и прошло через два унизительных процесса. У первого судьи были столь явные расовые предрассудки – он называл Берри «этот негр» или «как там его зовут» – что его приговор был отменен. Но вердикты обоих судебных процессов оказались одинаковыми: виновен. Скрытая суть обвинения вся выразилась в одном газетном заголовке: «РОК-Н-РОЛЛЬНЫЙ ПЕВЕЦ ЗАМАНИЛ МЕНЯ В СЕН-ЛУИ, ГОВОРИТ ЧЕТЫРНАДЦАТИЛЕТКА». «Они» всегда знали, что эта грязная музыка развращает их детей, а теперь в доказательство поймали этого расфуфыренного негра без штанов. «И такого человека наши дети выбрали кумиром?» Будто упрятав Берри в тюрьму, они что-то могли изменить...

Это случилось в феврале 1962 года, когда за Чаком захлопнулись ворота федерального исправительного учреждения в Терр-Хот. Казалось, схватили не только Чака, но и весь рок-н-ролл. Наступил абсолютный конец эры, миновавшей пик четыре года назад. Бадди Холли погиб, и Ричи Вэленз, и Биг Боппер – все стали жертвами одной авиакатастрофы. Элвис пришел из армии очень изменившимся, все следы молодого рокера сгладились. Джерри Ли Луиса вывел из лучей прожекторов «секс-скандал», о котором сходным образом раструбили. Джин Винсент, Фэтс Домино, Литтл Ричард – все были стирающимися воспоминаниями, замененными анемичными ничтожествами типа Бобби Винтона или твистовиками а-ля Чабби Чеккер. Чак продержался дольше всех, но даже его чистый и прямой стиль извратили струнно-хоровые «запилы». Первые рок-н-ролльщики стали взрослыми: они ходили голосовать и танцевали под «Мятный Твист» Джои Ди. Что было свежо в 1955-м, теперь стало формулой, а потом просто повторением. Треск раннего «да-да-да-да» сменился бесконечным жужжанием «па-па-ум-па-па-ум». Честолюбивые молодые музыканты играли фолк.

СНОВА В США

А потом, из прежнего ниоткуда, все началось снова. Детройт, Ливерпуль, Лондон, Лос-Анджелес, Сан-Франциско – повсюду врывался рок, да в таких масштабах, о которых в 50-х и не мечтали. Новые звезды были другими: нормальные городские ребята, которые могли бы стать юристами, врачами или вообще взрослыми любой приемлемой разновидности. Но они ими не стали. И с блаженной, шокирующей всех беспечностью заявляли, что и не хотят. А желают только, плюнув на свою жизнь, погрузиться в рок. И все без исключения признавали, что многим обязаны Чаку Берри. И не только из-за того, что играли его песни. Каждым поступком они говорили, что «сбросили ношу, закрыли книги и вышли из класса на улицу».

«Никогда не видел более изменившегося человека, – говорил про Чака Берри Карл Перкинз. – Мы вместе гастролировали по Англии после его освобождения. Раньше он был общительным парнем, «джемовал» в гримерке, сидел, обмениваясь гитарными пассажами и шутками. В Англии он был сухим, холодным и злым. Это не только тюрьма – это годы господства звезд-однодневок. Такое выматывание может убить человека. Но, я полагаю, это больше из-за тюрьмы».

Все изменилось для Чака, когда он вышел на свободу. Ночного клуба больше не было, так же как и его брака и его поклонников. Момент был упущен. Ничего не оставалось, как возвращаться и работать – рассчитать новые правила и на этот раз играть без ошибок. Оставив семье особняк, он уехал в Уэнтзвилл, что в 70 милях от Сен-Луи, и создал Берри-Парк – сочетание парка отдыха с загородным клубом. Дом хорошо приспособлен для его хобби: бассейн в форме (конечно!) гитары, кинозал с видео, профессиональная студия звукозаписи. Чак живет там в полной независимости и уединении, изредка устраивая пикники...

Он дал аншлаговый концерт-возвращение в Детройте, чтобы начать гастролировать снова. Он опять попал в «десятку» «Биллборда» и «Кэшбокса» песней «No Particular Place To Go» (Едем, куда хочется), одной из многих, написанных в тюрьме. Затем хит-парады пробили суперэротическая и потому совершенно непереводимая «Ding-A-Ling» и шальная «Promised Land» (Земля обетованная). Остальные песни звучали устало, это были всего лишь осовремененные тексты на свою же музыку десятилетней давности (та же мелодия «No Particular Place To Go» напоминает «School Days»). Несмотря на то, что «БИТЛЗ», «РОЛЛИНГ СТОУНЗ» и «БИЧ БОЙЗ» делали свои хитовые варианты из его вещей, собственное возвращение Чака Берри провалилось. Диджеи крутили его ранние «старые, но золотые» записи, совершенно игнорируя новые. А без радио Чак, как современный исполнитель, исчез из рок-н-ролла.

В ответ он еще глубже зарылся в Уэнтзвилле, рационализировал бизнес и полностью взял его в свои руки. Невозможно оценить состояние Берри, но он никогда не был разорен. Ранние его пластинки до сих пор покупаются, и проценты от бессчетных «вариантов» чужого исполнения – некоторые из них сами имеют миллионные тиражи – приносят существенный доход.

Для увеличения капитала Берри-парка, ставшего для него главным занятием, в 1966 году Чак покинул «Чесс» и подписался с «Мёркери» за 150 тысяч долларов вперед. Обычно он доставлял записанные дома альбомы в виде законченных «мастеров», магнитных лент, чтобы фирма печатала с них пластинки и распределяла их по магазинам. Иных контактов он избегал. «Не хочу жаловаться, – жаловался официальный представитель «Мёркери», – но так и есть, Чак упрямый малый и не слушает ничьих советов. Я бы сказал, что у него свои привычки. Иногда он даже не звонит, когда мы договариваемся связаться по телефону. Он дружелюбен при встрече. Просто... просто не знаешь, о чем он думает».

Берри урезал свои гастроли до коротких поездок на работу и обратно. После истечения контракта в 1970 году он вернулся на «Чесс» и записал превосходную пластинку «Home Again» (Снова дома). Неважно, что она не попала в хиты. В нашем мире музыка, застывшая на пластмассе, не теряется и не стареет.

Он продолжает принимать концертные предложения, и его финансовая политика была и остается неуклонной: 2000 долларов за вечер, половина заранее, остальное – сразу перед выходом на сцену. Вероятно, близорукая политика (он отказывается играть на больших фестивалях бесплатно), зато гарантирующая предсказуемый доход. Говорит менеджер «Филлмор Уэст», крупной концертной площадки Сан-Франциско: «Он влетает за пять минут до начала концертов в первый вечер и говорит: «Сделаем наше дело». Я даю чек, он подписывает его. Я даю ему деньги, он считает их, кладет в карман, отдает мне чек, как квитанцию. Потом говорит: «Добро», идет на сцену и нокаутирует зал. Мы так часто это делали, что иногда, может, он мне и подмигнет. Это уже ритуал».

Концертные приглашения становятся более частыми. «Если вы звоните мне утром, и к вам летают самолеты, вечером я доставлю вам удовольствие», – говорит Чак. Новое рок-поколение толпами бежит слушать его старые песни, а в более спокойных местах он устраивает блюзовые «джемы». Всегда хороший шоумэн, он делает каждую программу триумфом. Даже в семьдесят лет его «утиная походка» – непревзойденный трюк, Чак всегда покидает зал под овации встающих зрителей. И прекращать он не собирается. Тот же менеджер передает слова Берри: «Я уйду, когда устану играть, или когда меня устанут слушать. Думаю, последнее случится раньше. Я все рассчитал: я никогда не буду играть меньше, чем за тысячу. Так, однажды мне позвонит какой-нибудь двадцатилетний панк-менеджер и скажет, что очень меня хочет, но может предложить только девятьсот пятьдесят долларов. И я отвечу: «Поздравляю, сынок, ты только что стал человеком, отправившим на пенсию великого Чака Берри!».

Глава из книги "Герои рок-н-ролла" © 2004 ОЛМА-Пресс Впервые опубликовано в журнале MUSICBOX - 1/1997 г.