rollingstone.ru

Барабанщик группы The Stooges Скотт Эштон скончался от инфаркта 15 марта. Игги Поп до сих пор не может сдержать слез, когда говорит о своем партнере по группе на протяжении почти пяти десятилетий. Игги позвонил в редакцию RS из Флориды, чтобы эмоционально рассказать о человеке, которого все называли «Рок Экшен».

Впервые я встретил Скотта Эштона, когда работал на Discount Records в Энн Арбор. Тогда я играл на барабанах и очень хотел быть в этом деле получше. Обычно он торчал вместе с будущим басистом The Stooges Дэйвом Александером на углу Стейт-Стрит и Либерти - это была махровая точка для всех, кто ошивался вокруг кампуса Мичиганского университета. Скотт сразу поразил меня физическими способностями. Он вообще понимал момент нашей встречи получше, чем я, но так вышло, что это он меня попросил научить его стучать.

Слава богу, я особенно не углубился в изучение ударных. Чуть раньше мне стало понятно, что лучше уж играть в группе с хорошим барабанщиком, чем продолжать сидеть за установкой самому в блюзовых командах. К тому же Скотт был прирожденным барабанщиком. Это было понятно с первого взгляда. И еще он был приятным и привлекательным парнем. Он сразу все понял про ударные. Я ему отдал свою установку и показал пару приемов. Типа: «Вот так надо делать бит Stax Volt, этот бит для Бо Диддли, а тот - средневосточный». Он быстро все сам усвоил. Так что, я особенно не напрягался с обучением парня.

Скотт играл на барабанах с боксерской уверенностью. Когда он хотел, он мог лупить очень мощно. В его ударах появлялась тяжесть. Он играл на ударных очень жестко, но при этом локти у него не летали. Он не выпендривался. Для того, чтобы делать свою работу, ему не надо было изображать физические усилия. Когда он играл вместе с тобой, это всегда был немного свинг. Он приносил с собой искренний свинг и потрясающую музыкальную честность.

Он делал то, что потом отлично освоили Фли и Чед Смит в Red Hot Chili Peppers: играл немного с оттяжечкой, как бы чуть позади бита. Он как бы «крышевал» тылы группы, так что остальные не стеснялись шаманить. Это придавало всей музыке оттенок транса. И он всегда, всегда, всегда играл именно так, как того требовала песня. Он никогда не садился за барабанную установку только для того, чтобы показать все, на что он был в своем деле способен.

Когда у нас состоялся реюнион на «Коачелла» в 2003, мы не играли вместе много лет. И он все время наседал на басиста Майка Уотта, говоря: «Уотт, этой ноты нет в песне». Он не говорил: «Ее не было на записи». Он говорил: «Ее нет в песне». Он всегда держал в голове то, что играет одну из партий в конкретном треке. Мы были группой, которая говорила на предельно простом языке, потому что нужно много вкалывать, если у тебя нет в составе Берта Бакарака или Пола Саймона. У нас не было супермозга для того, чтобы собирать все воедино. Но у нас был Скотт, и песни получались.

Скотт жестко наркоманил в период между пластинками «Fun House» (1970) и «Raw Power» (1973). Но это не отражалось на его игре, из-за этого были проблемы только в отношениях между участниками группы. Работать было очень тяжело. Это убило в группе всех, и меня в том числе. Но наркотики его не сломали. Если ты сильный молодой парень, сидишь не очень долго и тебе достаточно повезло в жизни из-за того, что деньги, которые ты тратил на дерьмо, вдруг кончились, ты сможешь вернуться к нормальной жизни. С физической точки зрения такую штуку можно провернуть и в третий раз.

В общем, мы не могли нормально общаться, когда я отправился вместе с Джеймсом Уильямсоном в Англию записывать «Raw Power». Я хотел попробовать других музыкантов на ударных и бас-гитаре, но Джеймсу Уильямсону так было некомфортно. Он сказал, что нам снова надо позвать обратно Скотта и Рона. Возможно, с тех пор у Скотта остался осадочек на мой счет. Он так мне ничего и не сказал в лицо. Зато я читал об этом в интервью.

Я взял его в свой сольный тур 1978 года с Sonic's Rendezvous Band с Фредом «Соником» Смитом из MC5 на гитаре. Мы болтались по Европе целый месяц, и я не помню ни одного раза, чтобы Скотт снял с головы свою шапку. Мы его постоянно этим дразнили. Тогда мы сидели на микробиотической марихуане и жрали вместе с ним тонны восточной хавки. Скотт всегда мог сказать: «Давай закажем баба гануш. Пойдем пожрем фалафель». С ним все проходило гораздо веселее, чем дело обстояло на самом деле.

В конце 80-х я готовился к сольному туру, и он нарисовался. Он хотел немного поджемовать со мной, поговорить о группе. Я чувствовал, что парень на тот момент никому не был нужен. В общем, паскудная была ситуация. Тогда он мне просто говорит: «Если группа не может быть вместе, можно я просто поеду с тобой?». Я говорю: «Давай подождем». Тогда еще было не время для Stooges. Если бы мы тогда собрались все вместе, из этого ничего не вышло бы. Нечем было поддержать. Но он пришел ко мне, и мы поджемовали. Было очень круто повидать его тогда. Уже потом, много позже, когда Рон начал поигрывать с Джеем Мэскисом, и кто-то сказал, что он хочет все вернуть назад, я подумал: «Ну что же, если оба Эштона пришли к этой мысли, то и мне, наверное, будет в кайф».

После нашего реюниона на «Коачелла» Рон сказал мне: «Знаешь, я со Скоттом много лет уже не говорил. Группа нас снова объединила. Он был как побитая собака, а теперь снова расцвел. У него даже походка стала пружинистой». Рон и Скотт были абсолютно непохожими семенами из одного и того же сита. Когда группа воссоединилась, Скотт говорит: «Я играл во всех этих группах, но нигде не чувствовал себя своим. А теперь мне кажется, что я дома». Реюнион помог ему и в другом смысле: теперь он мог приносить пользу своей семье, помогать дочери. Это было очень, очень важно для него.

На мой вкус, мы достигли своего пика где-то между 2005 и 2006 годом. У группы появился этот мощный, свирепый, раздольный грув. Все дикое удовольствие получали. В то время я еще не потерял половину своего слуха и работал так, как мы когда-то начинали с Роном. Мне нравилось крушить его усилки, прислонять ухо к динамику, чтобы поймать этот больной вайб. Теперь я уже не могу так. Я стараюсь держаться подальше от громких людей.

У Скотта было какое-то потрясающее чувство собственного достоинства. Всем было с ним невероятно комфортно. Он выглядел как чувак, способный натворить дел, но в жизни он и мухи не обидел. По крайней мере, я не видел. И еще он выглядел как «Мальборо-мэн». Уже в конце жизни у него появилась собственность на озере Драммонд в северном Мичигане рядом с канадской границей. Туда ездят серьезные рыбаки. Он мог просто забуряться туда и рыбачить себе. Он был крутым мужиком, и все вокруг это знали. Еще он был помешан на птицах - смотрел как и куда они летят. Люди были бы огорошены, если бы все узнали о нем.

На прошлый День памяти мы просто собрались с ним вдвоем поджемовать. Только он и я. Поиграли штуки, которые я написал. Я - на гитаре, он на ударных. Он же не играл так жестко, как раньше, но он мог, если надо. Также мы поработали над несколькими джемами, которые они записали с Роном. Потом я взял Скотта с собой на интервью, которое я давал Джиму Джармушу для его фильма.

Он умер от инфаркта. То, что случилось с ним в 2011 году, когда мы были в туре, - это между нами. Тогда несчастье случилось, и ему надо было отправляться в больницу. У него хватило сил, чтобы восстановиться от своих застарелых проблем со здоровьем. Он мог вести очень нормальную и тихую жизнь. И еще, он сыграл на ударных на нашей последней пластинке.

Когда стало понятно, что Скотт не может продолжать с нами выступать, мы пригласили Тоби Дэммита, чтобы довести гастроли до конца и выполнить все обязательства. Когда мы работали без него, я все равно думал, что он за установкой. Я тут где-то прочитал, что я якобы говорил, что мы берем тайм-аут на год. Я вообще ни с кем не говорил на эту тему, и на следующий год мы не планировали возвращаться. Я ненавижу видеть, когда что-то заканчивается. Это смерть, и смерть - это ужасная вещь. Но я всем в группе сказал сильно заранее насчет того, что не буду работать в этом году. Рок - это не хоккей, и я не объявляю в мегафон, что все закончено. Я просто говорю: «Давайте оставим дверь открытой». Сейчас вокруг слишком много разговоров. Сначала все должно успокоиться, а потом мы примем решение. Наверное, только так будет честно.

Я не хочу говорить, что я больше не в группе. Я просто хочу сказать, что в составе группы всегда были братья Эштоны. Когда Рон ушел, Скотт был за него. Теперь никто не представляет. Почти все песни, которые мы играли, в оригинале исполнял Рон. Я просто не вижу для себя никаких причин для того, чтобы скакать на сцене в узких Levi's. И о чем мне теперь кричать?

Если честно, я просто не могу представить себе, как группа будет играть в ближайшем будущем. Для начала нужно наладить отношения между теми участниками семьи, которые еще живы. Джеймс Уильямсон был в составе, я сам играю в ней с самого начала. Нам будет нужно понять, насколько мы можем звучать правдиво с музыкальной точки зрения. Хорошая рок-группа - это не просто музыкальный дар, это еще и социальный феномен. Если связи внутри нарушается, все идет к уничтожению. Или к фальши. Если кто-то этого не понимает, нужно еще раз подумать и остановиться. Это лучший из выборов.

У меня нет планов выступать сольно. Я вообще не хочу гастролировать ни в каком качестве ближайшие пару лет. Я и так мотаюсь по миру почти каждый год на протяжении сорока лет. Когда-нибудь я, возможно, снова буду готов к туру, но я не знаю, когда. Я не знаю, как. Возвращаясь к Скотту, он играл вместе с Роном в их подвале. У них была горстка инструментов и большие мечты. Теперь, похоже, они в каком-то смысле оба вернулись туда, с чего все у них начиналось.

Автор текста: Энди Грин