nvspb.ru

Сергей Чиграков, он же Чиж, рассказал «НВ», как создаёт свои хиты и кого из коллег-музыкантов считает гением.

– Сергей, вас, наверное, много лет спрашивают об одном и том же… А о чём вы сами хотели бы поговорить?

– О! Сам бы я хотел молчать! (Смеётся.) В молчании – мудрость. А если бы не молчал, то играл бы музыку... По жизни меня сейчас больше всего интересует сын-первоклассник: его уроки, познание мира и так далее. Это пока важнее всего остального.

– То есть родителем быть сложнее, чем музыкантом?

– Конечно! Что такое быть музыкантом? Взял гитару да играй в своё удовольствие. А ребёнок – это большая ответственность, поэтому тут 33 раза подумаешь, прежде чем что-то сказать или сделать.

– На что ориентируетесь?

– Во-первых, на своё воспитание – а меня воспитывали строго. Во-вторых, я же всего одна половинка. Другая половинка – мама – тоже на что-то опирается в этом процессе.

– Строгость воспитания не мешала вам приносить тройки и покинуть комсомол!

– Из комсомола я вышел уже в достаточно зрелом возрасте. Меня заинтересовало, куда идут наши взносы, но никто дать мне внятного ответа не смог. Я перестал платить их. И меня исключили.

– А потом вы, такой «неблагонадёжный», работали учителем в школе. Как так?

– Пришёл из армии, работы не было, а сидеть на шее у родителей я считал ниже своего достоинства. Пошёл работать в школу учителем музыки. Но я не преподаватель, как ни крути, – не умею этого делать совершенно! Моё дело не рассказывать о музыке, а играть. Думаю, этим я приношу больше пользы, так сказать, государству. И я ушёл туда, где мог выразить себя наиболее полно, – стал работать концертмейстером с хором ветеранов. А по вечерам играл хеви-метал. Эх, золотое время! Я ветеранам аккомпанировал, иногда подсказывал что-то вместе с хормейстером. А у них учился жизни, бесценный опыт получал…

– …Который потом отражался в песнях?

– У меня в песнях всегда половина на половину: что-то придумано, что-то на самом деле было. И неохота раскрывать, где правда, а где вымысел, – так же интереснее, интрига какая-то появляется.

– В одних песнях вы безбашенный и циничный, в других – правдоруб, в третьих – тонкий лирик. В какой маске вам комфортнее всего?

– А я вот даже и не знаю. Я… не то чтобы ветреный, но всё это как-то вместе спокойно соседствует и друг другу не мешает. Вот врачи, например, они же циничны? И тем не менее они облегчают страдания и лечат людей. А цинизм – это издержки профессии.

– Вы тоже «лечите» людей?

– Не знаю, но говорили, что кому-то помогаю. Если это действительно так, то я очень рад. Хотя стараюсь даже не задумываться об этом, тем более когда что-то сочиняю.

– Почему?

– Да ну на фиг! Гордыня какая-нибудь может появиться, «зазвездиться» можно. Я критично к себе отношусь и знаю, что представляю собой. А когда говорят такие вещи – это здорово и очень приятно, у меня крылья вырастают, но… я стараюсь тут же об этом забыть.

– Кстати, о врачах и боли. Я читала в вашем «ЖЖ», что во время одного из ваших концертов Малежик написал стих, в котором была такая строка: «Блюз – это когда хорошему человеку плохо». А для вас блюз – он какой?

– Совершенно разный! И весёлый, и грустный… Кстати, Слава эту строчку «скоммуниздил». Придумано это было за тыщу лет до него, а озвучено в фильме «Перекрёсток». Так что ничего нового он не открыл. Более того, наши русские музыканты буквально через неделю сделали продолжение к этой фразе: «Блюз – это когда хорошему человеку плохо, а попса – это когда плохому человеку хорошо». Так что над этой фразой можно ещё и постебаться. А для меня, наверное, блюз – это уже не только «разное», но и… повседневное.

– Как вы думаете, сегодня проще стать популярным, чем, скажем, 20 лет назад?

– Тут многое зависит от того, что иметь в виду под словом «популярность». Если это количество «лайков» в соцсетях – тогда да. Сочинил песню, сыграл на гитаре, спел, выложил в интернет – и у тебя за день могут появиться миллионы поклонников. Но, как показывает практика, это лишь начало. Потому что, если ты действительно хочешь посвятить жизнь музыке, самое сложное будет потом – ведь сочинить хорошую песню, по правде, не так уж и трудно. Другое дело, что дальше. Если ты поставил высокую планку – будь любезен соответствовать ей, и со временем делать это будет всё сложнее и сложнее. А если ты прочно связываешь жизнь с музыкой, начинается круговерть: гастроли, гостиницы, переезды. Как следствие, ты мало времени бываешь дома и много – в дороге. И всё это достаточно сложно. А ещё ведь всякие соблазны, которым надо противостоять…

– Вам перед каким соблазном было сложнее всего устоять?

– А я как-то не особо парился по этому поводу (смеётся). Было и было – через это все проходят. Сложнее всего было, наверное, с… алкоголем.

– А сейчас?

– Сейчас я спокоен. Повзрослел просто. Да и сын же вот у меня маленький – надо держать себя в руках.

– Вы как-то говорили, что Борис Гребенщиков гений, потому что может легко написать текст к песне. А вы как пишете?

– Когда как. Если брать количество времени, затраченное на написание одной песни, то это может быть от пяти минут и до трёх лет. Бывает, написал – и сразу получилось. А бывает, высиживаешь её, мучаешься, надуваешься как индюк – и не получается. Думаешь: ну и ладно! Забрасываешь. А потом через год вдруг – ох ты ж ё-моё! Вот как надо было сделать! И всё – готово.

– А кто для вас ещё гений? И как вы определяете, кто такой гений?

– А никак не определяю – я не судья. Но взять, к примеру, Бориса Борисовича Гребенщикова: он меня «цепляет» на протяжении нескольких десятилетий. Что ни альбом – обязательно что-то яркое. И вот мне кажется, что он велик. Ещё из примеров великих людей – «Битлы». И вы мне сейчас скажете, как же возможно такое сравнение…

– Почему? Каждый вращается на своей орбите.

– Вот именно! Я, возможно, иду по проторенной дорожке, но мои «великие» велики в целом. Рахманинов, Шопен, Бородин, Чайковский… Это не то чтобы школьная программа. Потому что, когда нас заставляли слушать классическую музыку, мои мысли были заполнены «Битлами», «Роллингами» и так далее. К классике я пришёл уже позже: не скажу, что в умном, но в зрелом возрасте.

– Играете ли вы для друзей, компании близких – или сапожник без сапог?

– Да почему же, я с удовольствием. Особенно если доходит дело до застольного пения – легко! У меня и аккордеон дома есть, и гитара. Мы поём те песни, которые знают все. Но уж только не свои! Русские народные, песни советских композиторов, а если кто слова знает, можем запросто спеть и наш русский рок.

– А вам не кажется, что традиция совместного пения уходит?

– Как бы так не сказать огульно за всех… Мне кажется, это смотря где. Вот я родом из Дзержинска – маленького городка в Нижегородской области. Так там ничего не уходит! Это необходимая часть застолья: посидим, выпьем, закусим – и как-то оно само собой получается. Не то чтобы у нас: «А сейчас по плану песнопение!» Нет, всё происходит естественно. А в мегаполисах это теряется, к сожалению. Интернет, айпады всякие – как-то всё мельчает из-за этого. Но ведь это очень важная традиция! Она сближает. Можно даже перед этим разругаться, но когда все затягивают хором какую-то песню, всё сглаживается. Музыка вообще штука такая… философская.

– Мне сейчас вспомнилось, что в одном из интервью вы как-то философски говорили, что везде скучно, а в России весело.

– Да я вру всегда в интервью на самом деле…

– И сейчас врёте?

– Что вы! С вами я… сочиняю! (Смеётся.)

Беседовала Светлана Жохова. Фото Интерпресс