badlemon.ru

Имя Стивена Гина Уорда стало известно широкой публике в 2006 году, после появления на британском телевидении в программе Джулса Холланда. Тогда он сыграл «Dog House Boogie» на трехструнной гитаре, отбивая ритм ногой по коробке, украшенной автономером штата Миссисипи, после чего буквально проснулся популярным. Теперь у него есть солидные лейблы, золотые и платиновые статусы дисков, приглашения на фестивали и передачи. Но фигуры такого масштаба редко когда возникают ниоткуда. С 60-х Уорд играл блюз с друзьями, работал сессионным музыкантом и звукоинженером на студиях, сменил кучу профессий, переезжал из страны в страну. В 90-х он продюсировал несколько пластинок MODEST MOUSE, записывал BIKINI KILL. Его первый сольный альбом «Cheap» вышел в 2004-м. Обо всем этом уже написаны десятки статей и даже снят небольшой документальный фильм, но лучше всего Стив рассказывает о себе сам. Перед вами - цитаты из его интервью разных лет.

У деда был гараж в Окленде, и во время войны шло массовое переселение из Миссисипи, Техаса и Луизианы в Окленд - народ приезжал работать на верфях, так что вокруг околачивалось много кого. Пи Уи Крейтон работал у моих деда с бабкой. Отец играл буги на фортепиано, что по тем временам для белого парня было редкостью. Забавно, при этом он не любил черных. Да, вроде как не любил - старался казаться расистом, но был таким славным парнем, что выходило неубедительно. «Эти чертовы ниггеры», - поговаривал он, потом брал их на работу, играл с ними музыку. Он отправил меня к одному - это был старик Кей Си Дуглас. Кей Си любил поговорить о Томми Джонсоне - они были приятелями, играли в Миссисипи. Кей Си рассказал мне истории и немного научил играть на гитаре. Мне тогда было восемь или девять. Отец пытался учить меня буги, но у меня не получалось так растопыривать пальцы.

У меня не было пластинок. Пришлось уйти из дома, так что у меня годами не было даже шанса их заполучить. Все, что я знаю, я выучил от отца и Кей Си. Потом я долго путешествовал - работал на фермах и все такое, так что я знал - музыка продолжается. Я слушал радио, но у меня не было проигрывателя - мне было негде жить.

В 72-м я переехал во Францию. Все было просрано, идти было некуда, и мне попался на глаза чартер за 100 долларов до Парижа, а у меня было 110. Так что я приземлился там с десятью баксами в кармане. Оказался в аэропорту имени Шарля де Голля, какой-то чувак довез меня до города, и я начал выступать на улице. Я даже не знал, что у них там есть метро, но, когда нашел, спускался и играл в нем по утрам. Я жил в парке, а было нельзя - ворота запирались на ночь. В общем, делал все то же, что и в Америке.

Я видел, как играют такие парни, как Сон Хаус - с потом и кровью. Так и должно было быть. Очень серьезно - все, что внутри, проявляется на поверхности. С тех пор, когда я собираюсь играть, я просто знаю - мое сердце должно кровоточить.

Для меня история всегда была важной развлекательной частью. Вычурная игра на гитаре на улице ни к чему. Нужно играть громко, заставить публику полюбить песни, заставить танцевать. У всех парней, с которыми я общался, гитара была на втором месте. Но люди сейчас, как и в 60-х, хотят увидеть, насколько круто они могут обращаться с гитарой, и они будут петь блюз или что угодно под «спортивную» гитару. Все это хорошо, но это не то, чему я учился. Я учился рассказывать истории, а гитара была просто для того, чтобы они шли друг за другом, чтобы не давать людям разойтись.

Еще пятнадцать лет назад можно было просто сказать «блюз», и в комнате моментально становилось пусто. Все изменили THE JON SPENCER BLUES EXPLOSION, они сделали блюз популярным. До этого были просто скучные белые парни, пытающиеся копировать дерьмо Клэптона.

Я играл с Ар Эл Бёрнсайдом в Сиэтле - большой концерт перед, наверное, тысячами человек, и после того, как я закончил - а играл я слайдером - все эти дети подошли ко мне и спросили: «Что за штука у тебя на пальце?» И я понял: они ведь только слушали одну музыку - гранж или что-то в этом роде, они не знают ничего! «Что за музыку ты играешь?» - спросили они. «Ну, я играю нечто вроде буги-блюза», - ответил я. «Нам не нравится блюз, но это нам нравится!»

Люди не любят блюз, и я хорошо знаю почему. Блюз все это заслужил - из-за прилипшего белого дерьма. И черные парни повторяли то же - играли копии того, что, как они думали, хотят слышать белые. И все пошло наперекосяк.

Моя формула успеха? Проживи пятьдесят лет, полных неудач, слови сердечный приступ, постучи в дверь смерти и потом скажи мне, что такое «формула успеха». Такого, как я, попробуй раскрути. Моя единственная заслуга в том, что я не перестал играть на кухне даже в самые тяжелые времена. Потому что, если все бросить, не останется ни единого шанса, что хоть что-нибудь изменится.

Я не стремлюсь к совершенству. Совершенство не имеет значения, потому что я никак не могу стать совершенным. Ничто в мире не совершенно, так зачем пытаться?

На «The Way I Do» играет Джек Уайт. Он был в Нэшвилле, когда мы записывались, так что его партии должны были добавить потом. Он пришел с гитарой и выдал такое безумное соло, что у меня даже в голове не укладывается, вот так-то. Я и представить себе такого не мог, у него такие странные мозги. И он серьезен. Не думайте, что он пришел без подготовки, он продумал все заранее, как безумный гений.

Джон Пол Джонс знает столько всего, просто поразительно. Он такой джентльмен, пытается не выделяться. Многие хороши в группах, реально крутых группах, как LED ZEPPELIN, но, когда больше не выступают с ними, кажутся потерянными. Джон же хорош в чем угодно. Мы играем грязный блюз, но он знает и блюз, и кантри, и может вписаться, что бы мы ни делали. Он играет на всем - укулеле, лэп-стил гитара, банджо, орган, бас, гуиро - не для показухи, а чтобы песня звучала лучше.

Когда Джон сыграл на мандолине в «Over You», я просто застыл с открытым ртом. В камине горел огонь, мы сидели на диване и выпивали - вы можете слышать, как в отдалении тикают старые часы. Как-то раз Джон рассказал мне обо всех песнях, на которых он играл в 60-х, когда работал сессионщиком. «Ты играл в «Goldfinger»? Ну ты крут, старик», - говорил я.

Без понятия, что такое творческий контроль. Нет никого, кто бы знал мои песни лучше меня. Что продюсеры будут говорить мне? Добавь сюда драм-машину, а здесь оркестр? Если бы я думал, что есть кто-то, кто может лучше делать то, что делаю я, или лучше понять меня, тогда да, но никто не понимает меня лучше, чем я сам. Молодым нужны наставления, а людям в возрасте, что пытаются найти новый звук и остаться популярными, - крутые продюсеры, и иногда это срабатывает, но мне насрать. Мне нравится эта работа, но я планирую делать на 100% то, что хочу, и если кому-то не нравится, пусть валит, правда. Раньше я был полным идиотом, потому что у меня было не много возможностей, и я не верил, что хоть кто-то интересуется тем, что я делаю, так что я делал то, что хотели другие.

Я могу пойти в студию и сделать хорошую запись, лишь бы там были магнитофоны и приличные микрофоны. Я знаю как, но не очень это люблю. Мне нравится ставить оборудование в естественной обстановке, гостиной там… Нужно совсем немного: комната с обычным потолком, подключить инструменты. Никаких компьютеров и прочего дерьма, просто нажать на кнопку и все. Я это к тому, что на компьютерах можно делать умные вещи, но они ненастоящие, они неживые, это что-то иное.

Не думаю, что мой успех как-то долго продлится… Помню, в 60-х всех этих старых черных парней вытащили из Вудстока играть перед пацанами из колледжа. Не прошло и пары лет, как всех отправили обратно на фермы. Аудитория, во всяком случае, моя аудитория, очень добра. Я начинаю верить, что она ненадолго задержится рядом со мной. Но в моей жизни было больше падений, чем взлетов, так что я рад принимать все, как есть. Я рад, что живой, что немного играю. Если получится продолжать - хорошо, если же нет - я просто вернусь домой.

Перевод: Людмила Ребрина
Фото: seasicksteve.com