rollingstone.ru

За день до того, как The Who выйдут на сцену лонг-айлендского Nassau Coliseum, в котором назначена очередная остановка тура в честь 50-летия команды, Пит Таунсенд отпразднует собственный юбилей - 19 мая ему исполняется семьдесят. «Не собираюсь устраивать из-за этого большой шум, - говорит гитарист, а затем немного загадочно добавляет: - Я дал себе несколько обещаний, которыми не готов делиться. Я уже много чего себе должен». Тур начнется через два дня, и мы разговариваем по телефону - Таунсенд находится в Лондоне, где он какое-то время назад вошел в комфортный подготовительный режим. Каждое утро его забирает охранник Марк Сквайрс, который отвозит музыканта в репетиционное помещение в Pinewood Studios, легендарной студии в сорока минутах езды от его дома. Там Таунсенда встречают знакомые лица. «Каждый раз, когда я вхожу туда, вижу за пультом Бобби Приддена, - говорит музыкант. - Он работал с The Who сорок пять лет, и он один из моих самых старых и близких друзей. Еще там всегда есть Алан Роган, который присматривает за моими гитарами, и другие ребята из группы, в том числе мой брат Саймон, с которым я всегда рад повидаться». Таунсенд утверждает, что ценит дружеское общение больше, чем сами выступления. «Ты как будто возвращаешься в семью, - говорит он. - Ребята рады меня видеть. Они знают, что я не доставлю никаких неприятностей и принесу им кучу денег». (У Роджера Долтри, как обычно, более традиционный взгляд на вещи: «Концерты - это огромная радость».)

Объявлено, что стартовавший в апреле тур станет последними крупными гастролями The Who, что уже несколько раз подтвердил Долтри в своих недавних интервью. Но Таунсенд все время ставит этот тезис под сомнение. «Я не хочу говорить плохо о наших промоутерах AEG, потому что они дали нам много денег и искренне хотят, чтобы билеты разошлись, - говорит он. - Но с нами это уже случалось. Мы за свою карьеру, наверное, ездили уже в три прощальных тура. Не знаю, что будет дальше». Таунсенду, однако, потребовалось около двух часов, чтобы сказать все, что он думает по поводу эпической карьеры The Who и о своем будущем в музыке.

Это будет длинный тур. Что мотивирует вас на этом этапе?

Первая написанная мной песня The Who, которая попала в чарт, - «I Can’t Explain» - вышла в декабре 1964 года. Ее не было в чартах до начала 1965 года. Это значит, что на этот год приходится 50-летний юбилей группы и меня как сочинителя. Мне кажется, что такой повод нельзя пропустить. Кроме того, дело не только во мне или в Роджере. Было важно показать, насколько мы преданы и благодарны нашим поклонникам. Мы все в строю, про многие другие группы этого уже нельзя сказать.

Можно ли сказать, что Роджер относится к происходящему по-другому?

Я думаю, Роджер очень много думает о том, что его всегда воспринимали как моложавого, красивого, хорошо сохранившегося мужчину, и понимает, что с годами это будет меняться. Но на самом деле это все происходит исключительно у него в голове. Позавчера мы слушали на репетиции, как он недавно спел «Love, Reign O’er Me» в Ливерпуле, и это было просто потрясающе. Он невероятно поет.

В последнее время вы исполняете песни вроде «Pictures Of Lily», «So Sad About Us» и «A Quick One», к которым вы не притрагивались годами. Что заставило вас снова обратить на них внимание?

Если бы решение принимал я, то оставил бы их в покое. Это Роджеру захотелось вернуться к нашим первым годам. Может быть, мы долго не трогали эти песни, потому что там много бэк-вокала. Мы делали такое в студии, а когда остались без высокого голоса Джона Энтвистла, отказались от этого. Но в последние несколько лет Роджер собрал группу и как следует поработал над бэк-вокалом, и у нас теперь есть музыкальный директор.

Я понял, что мне на самом деле многие годы не хватало бэк-вокала как инструмента. В наши лучшие времена у нас было очень аскетичное звучание. В эпоху «Live At Leeds», когда мы, наверное, были на пике как исполнители, в составе выступали три инструменталиста и вокалист. Я не большой фанат «A Quick One», но Роджеру она явно нравится.

Где-то десять лет назад вы сказали, что ездите в туры, чтобы сделать приятное Роджеру Долтри. Это все еще правда?

Сейчас, наверное, все наоборот. Когда я начал снова на постоянной основе работать с The Who в начале 90-х, это было ради того, чтобы помочь Джону Энтвистлу справиться с его денежными трудностями. Тогда Роджер пришел ко мне и сказал: «Слушай, я не понимаю, как еще Джон сможет выбраться из ямы, куда он себя загнал. Он потратил слишком много денег, и у него нет хорошего источника заработка, кроме The Who. Если ты действительно считаешь себя его другом, как ты любишь говорить - ты все время всем рассказываешь, что Джон твой самый близкий друг и что вы играли вместе со школьных лет, - ты должен наконец ему помочь».

Я ответил: «Ну, слушай, Роджер, не строй из себя защитника и покровителя, ты бы тоже был рад снова начать выступать». И он сказал: «Да, я бы тоже был рад снова этим заняться, но я пришел к тебе не поэтому». В итоге я согласился, и в некотором смысле так началась вторая эра в истории The Who - с тех пор мы уже не останавливались. Людям, которые не знают всю нашу историю, теперь кажется, что мы вообще не делали перерывов. Но в 1982 году я ушел из группы после тура. Пошел работать в одно лондонское издательство и провел там восемь лет. Выпустил несколько сольных записей, но у меня была совсем другая жизнь. Так что я действительно вернулся к этому делу ради Джона и Роджера, а затем я понял, что это на самом деле важно для многих людей.

Не хочу казаться напыщенным. Я заработаю кучу денег на этом турне. Что я с ними сделаю - мое дело. Но что касается The Who, нет никаких сомнений, что когда я занимаюсь группой, это приносит радость многим людям, и так я нахожу смысл своей жизни. Мне нравится делать работу, которая мне кажется легкой и которую я делаю хорошо, несмотря на свой возраст. Иногда я зажигаюсь, и людям это нравится.

Некоторые ваши поклонники начинают огорчаться. За последние тридцать три года вышел всего один альбом The Who, а ваш последний сольник издан двадцать два года назад.

Меня очень раздражает, когда я разговариваю с журналистами, и речь заходит о людях, которые занимаются такими вот подсчетами: «The Who не делали этого столько-то лет, а Пит не выпускал новых песен столько-то лет». Я работал день и ночь тридцать лет подряд, и только в последние два-три года начал разрешать себе брать отпуск длиннее нескольких недель. Моя семья, мои друзья, мои деловые партнеры, люди, с которыми я работаю в театре и над другими вещами, скажут вам, что у меня очень насыщенная жизнь. Мне это нравится.

Вы думаете о том, чтобы отправиться в собственный тур? Ваши сольные акустические концерты просто потрясающие.

Это просто одно из дел, которые мне хорошо удаются. Не знаю. The Who были ужасной группой, если посмотреть на нее глазами наших детей и близких. Это было просто невероятно. Когда начинаешь вспоминать все, что было, все, что творилось вокруг нас, это было просто чудовищно.

В смысле смертей и разрушений, которые вас окружали?

Да. До «Quadrophenia» и того момента, когда Билл Кербишли стал нашим менеджером, царил полный хаос. Мы все заплатили за это очень высокую цену, и когда я теперь думаю о турах - о наших турах с The Who или о моих сольных поездках, - понимаю, что это было то еще удовольствие. Если посмотреть на фотографии и видеозаписи, где я на сцене в 1978 или 1979 годах, я там все время страшно злой. Стучу ногами, злобно ухмыляюсь, играю соло из одной ноты по пятнадцать минут. Это циничное злобное отношение к окружающим, и на это тяжело смотреть.

Сейчас я в гораздо лучшем состоянии. Но я хотел сказать другое. Когда я сейчас думаю о том, чего я больше хочу: провести год в одиночном туре в духе Роберта Планта или ездить вместе Роджером, я понимаю, что с гораздо большим удовольствием буду раскатывать с Роджером. Потому что мы группа. Нас двое, нам придется делить деньги, но кроме того, мы делим работу. Мне так легче, и есть много других вещей, которые можно счесть наградой за свою работу. Я не большой фанат этого слова, но это как брак. Он не всегда был хорошим, но сейчас лучше, чем было. Как говорят в Англии, мы с Роджером похожи на Дарби и Джоан - пожилую пару, которая продолжает идти по жизни вместе. В этом есть что-то очень ценное.

Что вы думаете о Spotify и стриминг-сервисах? Как они сказываются на индустрии?

Я сам пользуюсь Spotify, так что я сейчас буду выглядеть страшным лицемером, но все же: мне кажется, что парень, который стоит за этим, - настоящий мошенник. Он может подать на меня в суд, если ему охота. Я слышал о музыканте, песни которого прокрутили 450 тысяч раз и который получил за это с гулькин нос. Это бессмысленно. Пишут, что сейчас группе приходится выложить около десяти тысяч, чтобы первый раз выступить на «SXSW». Господи ты Боже мой! Знаете, нам раньше за это платили, вообще-то.

В прошлом году я говорил с Робертом Плантом. Он сказал, что Led Zeppelin - это дело, которым он занимался, когда был моложе, и что сейчас ему не хочется к нему возвращаться. Вы понимаете это отношение?

Конечно, отлично понимаю. Но мне не кажется, что стоит говорить все, что приходит тебе на ум. Роберт сейчас может делать все, что ему угодно. Он может устроить камбэк Led Zeppelin и обрадовать кучу людей. В его отношении есть некоторая заносчивость. Но он сам себе хозяин и может сам решать.

Когда ты работаешь в одиночку, ты все контролируешь, и это явно очень важно для Роберта. Я не хочу слишком много о нем говорить: он мой хороший друг, и я его очень уважаю. Но не уверен, что Роберт смог бы поддерживать то ощущение иронического абсурда, которое мне удается поддерживать с The Who.

Вам не кажется, что вам удобнее работать вдвоем с Роджером, чем во времена, когда был жив Джон, и вы все делали втроем?

В какой-то момент это было непросто, честно говоря. Я не хочу сказать, что в том, что мы потеряли Джона, было что-то хорошее. В этом не было ничего хорошего, совсем. Но в какой-то момент стало тяжело иметь дело с тем, во что превратился Джон. Он заперся в большом деревенском доме. У него в студии была мощная хэви-металлическая аппаратура, он сидел и играл дни и ночи напролет, отправлялся в туры, играл в лос-анджелесских клубах, очень, очень громко. Джон научился играть так, что казалось, будто это сто человек. Иногда было сложно понять, как во все это вписаться.

Чтобы обобщить все это: каждый вечер вы начинаете концерт с открывающих аккордов «I Can’t Explain». Кажется, вы получаете удовольствие от происходящего.

(Смеется.) Вы мне не верите, правда ведь! Никто мне не верит. Самый лучший способ радоваться чему-то - смеяться над этим. Это же полный абсурд? Это было абсурдно, когда мне было двадцать, это еще более абсурдно теперь, когда мне семьдесят.

Абсурдно в каком смысле?

Да просто абсурдно. Абсурдно думать, что песня, которую какой-то 18-летний парень написал о том, что он не может сказать своей девушке, что любит ее, потому что сожрал слишком много таблеток, до сих пор что-то значит. Первый аккорд «I Can’t Explain» задает всему тон. Я делаю выбор: будет ли это вечер, когда я буду притворяться, что я все еще тот старый Пит Таунсенд, или я буду притворяться, что я вырос? (Смеется.) Мне кажется, что и в том и в другом случае мне приходится притворяться.

Но мне все это действительно ужасно нравится. Остается надеяться, что на моем смертном одре я не опозорюсь и не скажу: «Можете дать мне гитару и поставить минусовку для «Baba O’Riley»? Мне хочется сыграть это еще разок».

Энди Грин