Интервью Брайана Мэя журналу Record Colleсtor

Интервью Брайана Мэя журналу Record Colleсtor

myqueen.ru

Недавно Джонатан Уингейт взял интервью у Брайана Мэя. Это интервью появилось в последнем номере журнала Record Collector и журнала Performing Musician.

Брайан Мэй (и Пол Роджерс) говорят с Джонатаном Уингейтом о том, что снова запускают машину Queen в путь: «Это не брак, но чертовски приятная интрижка».

Когда пошли слухи, что Брайан Мэй и Роджер Тейлор пишут новый альбом в сотрудничестве с Полом Роджерсом, критики повсюду начали точить ножи, обвиняя группу в осквернении своего прошлого. Но самые преданные поклонники группы поддержали их, несмотря на потерю их незабываемого лидера Фредди Меркьюри в 1991.

Они впервые поехали в турне с Роджерсом три года назад, и Мэй специально подчеркивал, что Роджерс «сотрудничает с Queen, а не заменяет покойного Фредди Меркьюри». Хотя идея Queen без Меркьюри, казалось, могла привести их только лишь к музыкальному тупику, первый студийный альбом от трио (названного Queen + Paul Rodgers) убеждает, что этот на первый взгляд невозможный триумвират сработался на удивление хорошо. Вроде не должно было ничего получится, но, если не обращать внимания на несколько неуклюжих моментов, всё получилось. У Роджерса была несколько пугающая задача - перекинуть мост через огромную пропасть между его блюзовым прошлым с группами Free и Bad Company и грандиозным многослойным звуком Queen.

Record Collector застал Брайана Мэя у себя дома в Суррее на следующий день после того, как внесены завершающие штрихи в альбом. Хотя отклики на новый альбом в целом неоднозначные, Мэй порицает цинизм, выказываемый средствами массовой информации по поводу музыкальной деятельности Queen после смерти Меркьюри: «Я не собираюсь оправдываться в том, что я делаю. Мы всегда следовали своим инстинктам, а мой инстинкт подсказал мне, что этим альбом стоит записать».

RC: Вы только что закончили работу над The Cosmos Rocks. Насколько трудно сказать, когда альбом уже готов для выпуска в свет?

БМ: Мы просто добираемся до того этапа, когда я могу только лишь слушать его… Я хочу, чтобы работа над ним закончилась, я хочу, чтобы он свалился с моей шеи. Я еще вчера занимался последними этапами микширования и выверки – какое же это чудесное, но и одновременно пугающее ощущение наконец просто отпустить его. Последние этапы работы всегда полны стресса, так как наиболее сложные решения всегда откладываются на самый конец. Всегда есть какие-то кусочки и отрывки, насчет которых у нас имеются разногласия … все эти спорные моменты надо разрешить.

Это было сложно – как и со всеми альбомами Queen, в записи которых я принимал участие – хотя вам решать, называть это альбомом Queen или нет (смеется).

Альбом занял у нас с перерывами примерно два года. Мы провели несколько сессий записи в студии, и последняя сессия продолжалась около трех месяцев, что чуть меня не прикончило. Мы приняли сознательное решение записывать музыку в студии вживую – для нас это было важно. Сейчас очень мало альбомов записывается людьми, которые играют вместе в одном помещении, а это можно распознать. Мы просто подумали: ну, мы же можем играть, и мы хотим играть вместе, так давайте займемся этим.

RC: Вы долго спорили, стоит ли запускать в ход машину Queen?

БМ: Мы бы не стали этим заниматься, если бы мы не нашли Пола. Нам показывали массу людей, которые могли петь под Фредди, а мы не хотели всего этого. А затем вот на концерте в честь юбилея Фендера я подыгрываю Полу, и вдруг возникает взаимопонимание и взаимная симпатия … которые немного мне напомнили, как я взаимодействовал с Фредди. У нас возникло ясное ощущение, что замигала «лампочка», и мы подумали, что у нас что-то может получиться. Я сразу позвонил Роджеру и сказал ему: «Знаешь, с кем мы еще ни разу не думали сотрудничать? С Полом Роджерсом». Роджер просто сказал: «Это отличная идея». Мы все были поклонниками Пола и мы все любили Free … Фредди, возможно, больше других.

Очень скоро после этого у нас появилась возможность опробовать себя, когда в 2004 г. нас попросили сыграть в британском музыкальном Зале Славы. Полу там тоже что-то дарили, поэтому все устроилось как по маслу. Мы исполнили All Right Now, We Will Rock You и We Are The Champions, и тут до всех нас кое-что дошло, и мы все сказали: «Да, это и вправду складывается».

RC: Наверное, интересно, как он по-своему интерпретирует ваши старые песни?

БМ: Я лично испытал удовольствие, услышав, как Пол спел песни типа We Are The Champions в совершенно ином ключе: песня вдруг обрела новое звучание, значение и глубину, и мы поняли, что это может оказаться не просто продолжением, а чем-то новым… чем-то, чем стоит заняться ради него самого.

RC: Вы рассматриваете возможность продолжения данного проекта после записи нового альбома?

БМ: Полагаю, что мы относимся к этому именно так… это решение было принято давно. Многие нас спрашивали: «Это брак?» Я бы сказал: «Нет… это не брак, но чертовски приятная интрижка». (посмеивается) Нам это доставляет удовольствие, и к тому же в этом туре впервые мы будем исполнять новый материал, который придает всему совсем иной оборот.

RC: Чем, по-вашему, Пол Роджерс отличается от других певцов?

БМ: Я не могу вам дать очень глубокий анализ, но он во многом уникальный певец… его тембр, тон и его умение интерпретировать своим особым образом. Он не поет прямыми линиями: очень часто я или Роджер задавали ему мелодию, но когда он пропевал ее, она уже была переинтерпретирована и изменена. Пол исполняет песни от сердца, и не может петь, если не чувствует песню – вот в этом прочувствованном блюзовом исполнении ему нет равных. У него непохожий на всех остальных голос – поверьте мне, я проработал с достаточным количеством певцов, чтобы знать это.

RC: В чем, по-вашему, заключаются основные различия между Полом и Фредди?

БМ: Они очень отличаются ритмически, так как Пол всегда интерпретирует как ритм, так и мелодию. Фредди же был инстинктивно очень ритмичным, его исполнение на фортепьяно было неимоверно ритмичным и перкуссивным, и то же можно сказать про его пение… оно было как пулемет. Пол интерпретирует все по-своему, и нам приходится стараться, чтобы дать ему тот фон, который ему нужен. Но мы многому научились – мы продвинулись гораздо ближе к образу мышления Пола, а он приблизился к нам, так что во многом мы сошлись на середине пути.

Фредди был бесподобен. Он был мастер своего дела, который всегда выдумывал новые идеи, но при этом он никогда не был эгоистом и всегда отдавал все, когда выступал. Знаете, довольно трудно научиться импровизировать и чувствовать себя свободно на сцене и все же не терять связи с людьми, вместе с которыми ты выступаешь. Он, как никто другой, умел включать нас в то, что он хотел сделать, подхватывать то, что мы делали, а также общаться с публикой. Он был самым лучшим связующим звеном – превосходным, прозрачным громоотводом. Он не имел равных среди фронтменов на сцене и среди вокалистов, поющих вживую – а вокалисты это тот канал, по которому энергия группы передается публике, - и должен признать, он в этом был превосходен.

RC: Насколько для вас было важно, чтобы альбом The Cosmos Rocks достиг стандартов, заданных каталогом Queen?

БМ: Я только могу сказать, что мы применяли те же критерии… мы стремились к превосходству и следовали своим мечтам, в этом мы не изменили себе. Мне трудно сказать, насколько это звучит «как Queen», так как я слишком долго жил с этой музыкой. Но когда я и Роджер играем вместе, то, наверное, мы не можем не звучать как Queen.

Я полагаю, что дух Queen все еще живет, и мы не старались сознательно включить его в альбом – мы просто делали то, что делали, и мы отдали этому делу всю душу и сердце. Мы все еще чувствуем, что Фредди рядом с нами во всем. Мы так часто вспоминаем его, что мне кажется, что он часть всего происходящего.

RC: Вам кажется, что он надзирает над вами?

БМ: Вовсе не в жутком сверхъестественном смысле, нет, хотя он часто снится мне в самых обычных ситуациях, но не сверхъестественных. Я думаю, что он все еще с нами, так как мы очень тесно работали вместе и мы понимали настолько хорошо чаяния друг друга и дух творчества друг друга, что сейчас невозможно писать музыку, которая не была бы подвержена его влиянию. Он все еще присутствует в ней. Мы вообще-то посвятили новый альбом Фреду и Полу Коссофу.

RC: Насколько вас тревожила мысль о том, что вы разрушаете наследие Queen записью этого альбома?

БМ: Меня никогда не тревожила эта мысль, и если это звучит высокомерно, что же, ну и пусть. Я знаю внутри себя, что помогает сохранить целостность, а что нет. Я был одним из создателей этой группы с самого начала, и у меня очень ясное представление, что хорошо для нашего развития и что подобает делать в свете наследия Фредди. У меня нет никаких сомнений, что мы можем играть песни Фредди и дать им иную интерпретацию, и я знаю, что ему это понравилось бы, так как это сохраняет его музыку живой и даже открывает ее по-новому.

RC: Многие из ваших поклонников, наверное, подумали: «Боже, что они делают?»

БМ: Ну что ж… Я достаточно беспокоился и долго не хотел все это запускать снова – до того момента, как мы пустились в дорогу с Полом, прошло 10 лет или около того. Сколько времени прошло между альбомом Made In Heaven и началом нашего сотрудничества с Полом? Все это время я беспокоился и не хотел делать всего этого. Я был вполне доволен жизнью без выступлений как Queen – но как только случилась наша встреча с Полом, я перестал об этом беспокоиться, так как следует подчиняться только внутреннему голосу.

Я не собираюсь оправдываться в чем-то, что я делаю. Мы всегда следовали нашим инстинктам, а инстинкт подсказывал мне, что этот альбом стоит записать – то же мне подсказывал и Роджер… и поверьте мне, мы с Роджером редко по каким вопросам имеем общее мнение (посмеивается). Мы оба чувствовали уверенность насчет Пола, и мы знали, что если бы Фред был в комнате, он также бы чувствовал ту же уверенность насчет Пола. Так что мы ни разу не испытывали тревоги насчет всего этого … тревожились остальные.

RC: Давайте вернемся в ваше детство. Сколько вам было лет, когда вы начали играть на гитаре?

БМ: Мне подарили гитару на день рождения, когда мне исполнилось семь лет, хотя я уже к тому времени у папы научился немного играть на укелеле – он играл на ней в стиле Джорджа Формби. Он дал мне хорошее инстинктивное образование. Отец привил мне большую часть моей любви к музыке.

У меня было маленький детекторный приемник, которой я сделал с помощью отца, и я по ночам слушал Радио Люксембург, укрывшись одеялом и надев пару наушников с немецкой субмарины. Такое было чудное время - слушать радио … начало Моутауна, Литтл Ричард, братья Эверли, Рики Нелсон, Элвис и Бадди Холли и «Крикетс» - все это так впечатлило меня. Было в этом что-то запретное, так как многое из этого нельзя было услышать по нормальному английскому радио.

RC: Почему вы и ваш отец в конце концов решили сделать гитару собственными руками?

БМ: Папа умело мастерил вещи, но кроме того, он был инженером по электронике, так что у нас было достаточно знаний техники. Я достал магниты, намотал вокруг них проволоку, воткнул концы проволоки в самодельную радиолу отца и прикрепил эти самодельные звукосниматели к моей акустической гитаре. Все получилось, и возник этот чудесный электрический звук, и все - с того самого момента я был покорен им.

Когда я делал себе гитару, я купил звукосниматели по три гинеи за штуку взамен трем моим самодельным, и в этом и заключались основные затраты на эту гитару… остальное, может, составило пару фунтов, так как все было сделано из всякой дребедени, валявшейся в мастерской папы. Мы использовали для гитары дерево от столетнего камина. Мы работали над гитарой в мастерской в свободное время, и на нее ушло чуть более двух лет. Мы просто шли вечером в мастерскую и вручную вырезали ее.

RC: Вы наверняка и представить не могли, что эта самодельная гитара станет синонимичной с вашим уникальным звуком.

БМ: Нет, я не знал этого. Хотя я знал, чего я хотел. Даже в те дни я знал это, так как услышал самое начало гитарного звука в рок-н-ролле. В этом юном возрасте мечты быстро принимают конкретные формы. Я думаю, что больше всего на меня повлиял Бадди Холли.

RC: Насколько сложен был выбор между астрономией и музыкой?

БМ: Это был очень трудный выбор, но моим решением всегда было заниматься в полную силу и тем, и другим, и, по-моему, я всегда принимаю в своей жизни такие решения. Я неохотно принимаю решения, и самым странным образом, я не помню, чтобы принимал конкретное решение, когда мне пришлось бросить астрономию – это само собой так произошло – в этом была какая-то неотвратимость.

Мы сейчас перепрыгиваем к тому времени, когда я уже завершил четвертый год работы над докторской диссертацией. Я уже дважды пытался ее сдать, но мне говорили, чтобы я шел обратно и доработал то-другое, а я думал про себя: «Все, я больше не могу». Но я не говорил: «Все, я бросаю астрономию». Это скорее было: «Хорошо, это полежит в углу, а пока мне надо сосредоточиться на музыке». Я не помню, чтобы я принимал более драматичного решения, чем это – я не испытал чувства прозрения, и я так и не потерял любви к астрономии, поэтому я испытал огромное облегчение, когда недавно смог вернуться к ней и доделать эту диссертацию.

RC: Что вы помните о ранних днях в Smile, в группе, в которой вы состояли до Queen?

БМ: У нас была полупрофессиональная школьная группа под названием 1984, и певцом в ней был Тим Стаффелл. Когда я поступил в университет, я переехал из пригорода, в котором жил, в центр Лондона, что было удобным моментом уйти из группы, так как я чувствовал, что группа достигла своего предела и больше ничего не добьется. Затем Тим и я составили группу Smile. Я повесил объявление, что мы ищем ударника, который может играть в стиле Джинджера Бейкера, Митча Митчелла и Кита Муна. На объявление откликнулся Роджер и сказал, что может все это сделать.

Роджер установил свои барабаны в джазовой комнате Империал-колледжа, и стоило ему начать на них играть, так началось что-то магическое и абсолютно уникальное.

Он умел все… он был совершенно завершенным творением. С первого момента игры он звучал как на пластинке . Я никогда не слышал ничего подобного, и на меня это произвело незабываемое впечатление. И как только мы начали играть, тут же возникло волшебство, и мы оба это знали. Просто с самого начала наше звучание сочеталось превосходно, и все это возникло без особых обсуждений.

Конечно же, остальные элементы еще не присоединились к нам. Фредди и Тим изучали графический дизайн в Илингском техническом колледже, и Фредди часто приходил на наши выступления, с виду очень эпатажный и уверенный в себе, но вообще-то он был очень скромный. Он подходил к нам после шоу и говорил: «Знаете, все это очень хорошо, но вы неправильно одеты и вы не делаете настоящего шоу, и почему вы не общаетесь с вашими зрителями?» Мы только думали: «Что он там несет? Он сам-то умеет это делать или он только болтать мастер?»

Мы ходили на концерты его группы – даже в те ранние дни он бегал везде на огромной скорости. За ним было не уследить. В нем через край перехлестывала энергия, и он создавал много шума – и мы не знали, что думать об этом. (смеется) Должен сказать, он вел себя черт знает как. Мы никогда ничего подобного еще не видели.

Smile распался, так как Тим разочаровался и ушел из группы. Мы с Роджером были немного подавлены, так как мы записали пластинку, что кончилось ничем, но Фредди сказал: «Нет, не надо сдаваться, я буду у вас певцом, и мы сделаем это и это и это». А мы просто ответили: «Ну… ладно» (смеется).

Мы впервые сыграли вместе в лекционной аудитории в Империал-Колледже, Роджер привел своего друга, который играл на басе. Фредди пришел, вооружившись несколькими идеями для песен, у нас была пара идей, поэтому мы сразу начали работать над собственными сочинениями и почти ничего другого не играли, за исключением разве Jailhouse Rock и Hey Big Spender– их мы играли для развлечения. Мы не могли добиться толкового звука, поэтому у нас сменилось несколько басистов, но полноты картины мы не могли составить.

Мы познакомились с Джоном Диконом примерно в 1972. Мы провели репетицию с ним, и стоило ему подключить бас-гитару и начать играть, случилось волшебство, и у нас возникло органичное единство, которое готово было всех потрясти. Я бы сказал, что группа Queen, которую вы знаете и, надеюсь, любите, родилась, когда в группу пришел Джон – он стал последним кирпичиком, который лег на место.

RC: Сколько времени ушло, чтобы отточить ваши песни и звучание до того, как вы выпустили дебютный альбом в 1973?

БМ: На это ушло много времени, и это было время многих разочарований и огорчений, так как мы записали множество демо-записей, а звукозаписывающие компании говорили: «Неплохо, приходите еще года через два». Мир вовсе не встречал нас с распростертыми объятиями. Мы пришли в студию «Трайдент» в Лондоне – они предложили записать альбом и продать его за нас. Это тогда казалось хорошей идеей, но нас пускали в «Трайдент» только в мертвое время, когда она была свободна. «Только что закончил Дэвид Боуи, приходите и поработайте часок, ребята». Поэтому мы записали этот альбом кошмарным фрагментированным способом, хотя все песни уже были готовы. Нам казалось, что это никуда нас не заведет.

Под влиянием Фреда мы уже использовали светоустановки, которыми большинство артистов не заморачивались, мы также надевали концертные костюмы и ставили шоу, еще до того, как стали знаменитыми. Мы вели себя очень драматично на сцене, а затем мы увидели, что делают такие глэм-роковые группы как Slade, и подумали: «А мы где? Мы нигде… мы никого не знаем, у нас нет договора и мы не можем договориться насчет концертов». Мы чувствовали себя несколько подавленными, мы чувствовали, что мы ограничены в своих возможностях, хотя мы отдавали себя работе полностью.

RC: Каким образом вам удалось в конце концов заключить договор с EMI?

БМ: Мы показали несколько песен, которые мы записали в студии «Трайдент» тем же звукозаписывающим компаниям, и вдруг им всем это понравилось. Вообще-то особой разницы в музыке не было, но думаю, что к этому моменту мир изменился. Мы вдруг стали всем нужны, и мы получили сообщение от главы EMI, который тогда находился на Барбадосе, что ли. Он слышал наше демо и послал телеграмму: «Не предпринимайте никаких действий, пока не поговорите со мной. Я хочу, чтобы эта группа выходила под нашим лейблом» Так мы подписали договор с EMI, а в Америке – с Electra, и все началось.

RC: Queen с самого начала имели ни на кого не похожий звук. Насколько вы осознавали это?

БМ: Вот это интересно, так как нас обвиняли в том, что мы подражаем всем подряд, и я помню, что думал: «Почему это они не слышат, чем мы занимаемся?» Мы вызывали много критики в прессе, но полагаю, что мы мало на кого были похожи, и у нас было ясное видение того, чем мы хотели стать, и какого звучания мы добивались. Наше видение заключалось в некоем странном роковом звучании, которое сопровождается гармониями и воплощает в себе самые разные эмоции и страсти, свет и тень. Это видение существовало с самого начала, и мы сотворили все из того, что у нас было в головах.

Мы очень любили такие группы как The Who, Free, Yes и первый альбом Spooky Tooth, и всю ту музыку, которую мы слушали детьми вроде традиционного джаза и оперной музыки. Мы совершенно неприкрыто восхищались такой огромной смесью всего – и все это слилось в этом очень странном котле.

RC: Насколько в те ранние дни было важно для Queen быть уверенным в себе?

БМ: О, это было крайне важно, так как в начале в вас никто не верит. Нужно верить в себя, и эта вера в нас четверых держала нас вместе и гнала нас вперед. Мы просто верили, что мы особенные, и по какой-то причине верили, что у нас есть нечто, чего еще никто никогда не видел и не слышал в этом мире. Для четырех молодых парней было крайне высокомерные представления.

RC: Queen были одной из наиболее необузданных групп 70-х, но вы так и не начали употреблять наркотики.

БМ: Да. Редко такое бывает, не так ли? Я просто чувствовал, что мне не нужны наркотики, так как чувствовал, что уже нахожусь на грани потери эмоционального контроля над своей жизнью, и если бы я к этому прибавил наркотики, я бы полностью потерял контроль. Я люблю чувствовать хотя бы чуточку держать свою жизнь под контролем. Я не мог не осознавать, что вокруг группы много наркотиков. Я же даже травку никогда не курил, хотя возможно вдохнул немало дыма от других. (смеется).

RC: Правда ли то, что вы не знали тогда, что Фредди Меркьюри – гей?

БМ: Нет, я этого не знал. Я полагаю, что в начале он и сам не знал этого. Вы сейчас беседуете с человеком, который во время первых туров жил в одной комнате с Фредом, поэтому я неплохо знал его. Я знал много его подружек, и в те ранние дни у него точно не было мальчиков. Возможно, у меня были смутные сомнения, но мне на ум не приходило, что он гомосексуалист. В те дни было модно наряжаться – думаю, что мы тоже внесли лепту в создание этой моды, поэтому люди испытывали сомнения, не являемся ли мы все геями. Мы же держались середины пути, и не давали ответа, ни да, ни нет.

Помню, что в одном из ранних интервью Фреда спросили, голубой ли он, и он ответил: «Да, дорогуша, я голубой как незабудка». Так он ловко обошел весь деликатный вопрос – Фред был не дурак. Я знаю, что он всю свою жизнь думал, что неважно, голубой он или нет. Он любил музыку, он любил свою работу, и он не хотел, чтобы что-то ему мешало. Любой человек, который пытается изобразить Фреда как типичного гомосексуалиста, вообще-то упускает многое из виду.

RC: Но возвращаясь назад, из-за гедонистического образа жизни, который он вел, никто не обращает внимания на его музыку!

БМ: Да. И в этом кроется печальное непонимание, кем был Фредди - он радовался всему. Он умел жить полной жизнью. Это я написал эту эпитафию ему: singer of songs, lover of life (певец песен и любящий жить). Таким он и был… он радовался всему, а самой большой радостью для него была музыка. Он полностью наслаждался всем, и он был очень независим. Думаю, многие из нас переживают, нравятся они окружающим или нет, но Фредди умел думать: «Я буду угождать только себе, и буду делать, что я хочу делать. У меня только одна жизнь – и все». Он прожил жизнь так, как ему хотелось.

RC: Какой из ранних альбомов Queen вы бы назвали наиболее сильным?

БМ: Не могу сказать… Мне они нравятся все (посмеивается). Все зависит от стандартов, которые вы предъявляете. Они все были важными вехами нашего развития. Моим личным любимцем навсегда останется Queen II , так как тогда он был огромным прыжком вперед… самым большим прыжком, который мы делали за всю нашу историю. Вдруг мы обрели возможность распоряжаться всей мощью и знаниями, которые у нас накопились, у нас были к тому же деньги и время, чтобы применить их.

В Queen II впервые были опробованы все гитарные и вокальные гармонии и оркестровки. Он не особо распродавался, так как он был очень усложненным и не сразу понятным – поэтому мы изменили свое отношение и очень упростили Sheer Heart Attack. Многие относятся к этому альбому как к скале, на которой строится все, так как, по-моему, он довольно точно отразил суть рок-н-ролла.

Должен отметить, что больше других приближается к совершенству A Night At The Opera. Там все прекрасно соединяется вместе, и цвета оттеняют друг друга настолько совершенно. А с музыкальной точки зрения это был огромный прыжок вперед в усложненности. Все что мы начали в Queen, мы довели до завершения в альбоме A Night At The Opera.

RC: А как насчет более поздних альбомов?

БМ: Странным образом, я более всего привязан к альбому Made In Heaven, так как мы начали записывать этот альбом, имея только обрывки с голосом Фредди, хотя это были очень важные обрывки. Это потребовало много любви – превратить эти обрывки в нечто, что могло возникнуть, если бы Фредди был жив. В это вложено невероятно много бескорыстной преданности. В этом было ощущение умиротворенности – в этом была часть наследия Фредди. Я также люблю The Miracle – он проявляет беспечность и оптимизм перед надвигающимся роком.

RC: Какой момент из карьеры Queen вам запомнился больше других?

БМ: Дам вам первое попавшееся воспоминание – первое выступление в «Будокане» в Токио, когда Фредди пришлось остановить шоу, так как они так буйствовали и теснили друг друга настолько, что казалось, что они вот-вот лопнут. Это было довольно пугающим, но и безумно волнующим зрелищем. Нам сказали, что японцы не будут особо реагировать и даже с мест не поднимутся, а стоило нам подняться на сцену, и зал взорвался. Мы же тогда еще не были рок-звездами – мы были просто мальчишками – поэтому было просто невероятно встретить такой прием, как будто мы что-то вроде Битлз. От этих воспоминаний у меня до сих пор холодок по спине пробегает.

RC: А что вы помните о своем выступлении на Live Aid?

БМ: Боб Гелдоф дал нам краткое и ясное указание: «Сыграйте хреновы хиты. Это музыкальный автомат в мировом масштабе». Мы нашли все наши наиболее знаменитые хиты, соединили их всех и уместили в то время, которое нам выделялось. Почти никто не обратил внимания на слова Боба, мы же буквально последовали его требованиям, поэтому все получилось.

Мы сконцентрировались и, по-моему, репетировали где-то около двух недель. Мы использовали каждую секунду нашего пребывания на сцене. Я никогда ничего подобного не переживал. Я смотрел на все эти поднятые в воздух руки и понимал, что это вообще-то не наша аудитория, так как большинство из этих людей купили билеты до того, как объявили о нашем участии. Когда мы увидели, что можем соединиться с публикой на таком уровне, у нас действительно волосы дыбом встали.

RC: Вы испугались?

БМ: Нет, мы были подзаряжены этим и полны радости. Если бы Боб не прилетел лично во время нашего тура и не объяснил, в чем там дело, не думаю, что мы бы согласились, так как Фред начал поговаривать: «Ну, не знаю… кому это нужно?» Он думал, что это просто повлечет проблемы.

RC: Почему, по-вашему, музыка Queen оказывается важной для все новых и новых поколений?

БМ: Я сам потрясен тем, что так много молодежи приходит на наши концерты и на мюзикл. Я получаю массу писем от подростков, которые прекрасно понимают, чем мы занимаемся, что просто невероятно. Все меня спрашивают, почему музыка Queen продолжает жить – я не могу ответить на этот вопрос. По какой-то причине наша музыка все еще остается важной для людей по каким-то странным – человеческим и духовным – причинам, и она перекидывает мостик между поколениями. В этом нам невероятно повезло – если это можно назвать везением.