rollingstone.ru

Джим Моррисон, 1969

Мало кто из исполнителей вызывал столько же общественных дискуссий, как Джеймс Дуглас Моррисон, вокалист и автор песен группы The Doors. И никто из них не спровоцировал столь многих журналистов на использование такого количества мрачных образов, чтобы описать его харизму. Village Voice, к примеру, написали, что Моррисон - «первый крупный секс-символ, который появился с тех пор, как Джеймс Дин умер, а Марлон Брандо отрастил брюшко»; а в других текстах они называли его «кожаным тигром», «королем шаманов» и «эдипальным американским соловьем».

Люди из окружения музыканта пошли еще дальше. Если верить распускаемым им слухам, которые появляются с такой же регулярностью, с какой The Doors выпускают хиты, Моррисон всегда пьян и/или укурен, что он одновременно ангелоподобный мальчик из хора, попавший в плохую компанию, и сатир, каждую секунду мечтающий устроить дебош, что он грубый и едва умеет говорить, а также вежливый, тактичный и стеснительный.

На самом деле, впрочем, многие из этих образов не лишены оснований. За ту неделю, что я интервьюировал Моррисона, The Doors запретили выступать в Сент-Луисе и Гонолулу из-за обвинений в эксгибиционизме и пьянстве, которые были предъявлены Джиму после концерта в Майами. И в ту же неделю Моррисон закончил сценарий совместно с поэтом Майклом Макклюром и подписал контракт с Simon And Schuster на выпуск книги своих стихов.

Поначалу Моррисон не хотел давать интервью Rolling Stone, считая, что наше освещение концерта в Майами и последующих событий выставили его клоуном. В конце концов он передумал и в ходе наших бесед, которые в течение недели проходили в разных окрестных барах, доказал правоту слов, сказанных его менеджером Биллом Сиддонсом: «У Джима внутри жило много демонов... но я думаю, что теперь это осталось позади». Другими словами, Моррисон стал мягче и взрослее.

В первый раз мы встретились в офисе The Doors (удобно расположенном неподалеку от офиса лейбла Elektra и нескольких стрип-клубов) и разговаривали в соседнем баре под названием The Palms. Когда мы вошли туда, никто не обратил на Моррисона особого внимания, и дело было совсем не в бороде, которую он отрастил после Майами: музыкант здесь завсегдатай.

Как все это началось, как ты решил, что будешь исполнителем?

Я думаю, я подавлял желание заняться чем-то таким с тех пор, как услышал... Понимаешь, рождение рок-н-ролла совпало с моим взрослением, с тем временем, когда я начал понимать, что во мне происходит. Это произвело очень сильный переворот, хотя тогда я даже не думал о том, что буду заниматься этим сам. Я думаю, все это время я слушал и накапливал склонность к этому ремеслу. Поэтому, когда это наконец случилось, мое подсознание было полностью готово.

Я об этом не думал. Это просто случилось. Я никогда особо не пел. Я думал, что буду писателем или социологом, может быть, драматургом. Я не ходил на концерты, был от силы на одном-двух. Я видел что-то по телевидению, но никогда не был частью всего этого. Но у меня в голове сформировалась идея целого концерта - с группой и пением, и аудиторией, большой аудиторией. Первые пять или шесть песен, которые я написал, это были просто вещи, которые звучали на этом фантастическом рок-концерте у меня в голове. А когда я написал эти песни, я должен был их спеть.

Когда это случилось?

Около трех лет назад. Я только что закончил колледж и пошел на пляж. Первый раз за долгое время я был свободен. Я все время учился, пятнадцать лет. Это было прекрасное жаркое лето, и я начал слышать песни. Я думаю, у меня еще сохранился тот блокнот с песнями. Этот мифический концерт, который звучал у меня голове... Мне бы хотелось как-нибудь попробовать его воспроизвести, вживую или на записи. Я бы хотел воспроизвести то, что я в тот день услышал на пляже.

Ты когда-нибудь играл на музыкальном инструменте?

Когда я был маленьким, я играл на пианино, но мне не хватало терпения, чтобы заниматься.

А теперь ты хочешь начать на чем-нибудь играть?

Не особенно. Я играю на маракасах. Я могу сыграть пару песен на пианино. Это мои собственные песни, так что это не настоящая музыка, скорее шум. Я могу сыграть одну песню, но там всего два аккорда. Я бы хотел уметь играть на гитаре, но у меня к этому пока душа не лежит.

Когда ты начал писать стихи?

Где-то в пятом или шестом классе я написал стихотворение под названием «Пони-экспресс». Это первое, что я могу вспомнить. Это была своего рода баллада. Но я никогда не мог начать. Я всегда хотел писать, но я думал, что все будет зря, если не будет так, что рука просто возьмет ручку и начнет двигаться сама по себе, без моего участия. Что-то вроде автоматического письма. Но этого так и не случилось. Но, конечно, я написал несколько стихотворений.

Я написал «Horse Latitudes», когда был в старшей школе. В старшей школе и в колледже у меня было много записных книжек, но когда я закончил учиться, я их все выбросил - не знаю, было ли это мудрое или глупое решение. Нет ничего, что я бы так хотел заполучить, как те две или три записные книжки. Я думал о том, чтобы пройти сеанс гипноза или принять тиопентал натрия, чтобы попытаться вспомнить, потому что я писал там каждую ночь. Но может быть, если бы я их не выбросил, я бы никогда не написал ничего оригинального: там в основном были выжимки из вещей, которые я прочел или услышал. Я думаю, что если бы я не избавился от них, я бы никогда не был свободен.

Кем ты себя считаешь? Поэтом, рокером?

Я не вижу реакции окружающих на то, что я делаю, кроме как в прессе. Мне нравится все это читать. Когда ты живешь в Лос-Анджелесе, это несложно. Это город незнакомцев, и я веду спокойную жизнь. Наша группа не стала настолько же популярной, как некоторые другие, так что вокруг нас не было массовой истерии. Наверное, я считаю себя художником, который постепенно собирает материал. Я бы хотел основать свой собственный театр. Сейчас меня это очень интересует. Но мне все еще нравится петь.

Мне кажется, что многие рокеры не особо уважают эту форму искусства - они предпочитают говорить, что они джазмены или кинорежиссеры.

Понимаю, что ты хочешь сказать. Я думаю, что на самом деле большинству рок-музыкантов и рок-певцов нравится то, что они делают. Было бы психически тяжело делать это только ради денег. Я думаю, что главная проблема - в той ерунде, которую пишут музыкальные издания, колонки, посвященные слухам, и фанатские журналы. Человек, который играет на барабанах или поет, получает удовольствие от того, что он делает; а затем неожиданно на него наваливается вся эта чепуха. Тогда он начинает сомневаться в том, насколько ему этого действительно хочется. Всегда есть льстецы, которые просто щекочут твои нервы. Ты начинаешь чувствовать стыд и фрустрацию из-за того, что ты делаешь. Это неправильно, это очень неправильно. Я хотел бы выразить это более понятно, но я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

Ты переживал это сам?

Да, должен признаться, что со мной это тоже бывало. Может быть, было бы лучше ничего не читать. Понимаешь, многое из критики - рецензий, такого рода вещей, - на самом деле очень полезно. Это действительно может помочь тебе, дать тебе хорошие идеи. Но когда ты начинаешь что-то читать, ты не можешь знать заранее, что там будет.

Как ты сам реагируешь на вещи, которые про тебя пишут?

Что может быть хуже, чем по-настоящему неудачная фотография? Фотография может заставить любого человека выглядеть как святой, как ангел, как идиот, как дьявол, как ничто. Часто причиной всему - случайность, но часто за этим стоит чья-то злоба. И очень часто за всем этим стоит идолопоклонство. Плохая фотография может нанести тебе серьезный психический урон. Ты понимаешь, что не ты сам, а кто-то другой решил представить тебя в таком свете.

Ты как-то сказал, что любишь петь одни песни больше, чем другие, что тебе нравятся вещи, которые оставляют простор для импровизации. Я правильно понимаю, что ты в первую очередь имел в виду вещи вроде «The End» и «The Music's Over»?

Когда эти песни попали на запись, они стали очень ритуализованными и статичными. Они были постоянно менявшимися, свободными вещами, но как только мы их записали, они как бы остановились. Впрочем, к тому времени они были на пике своего воздействия, так что это было не слишком страшно. Нет. На самом деле я имел в виду вещи, где музыканты просто начинают джемовать. Все начинается с ритма, и ты не знаешь, чем это закончится и сколько это продлится, и вообще о чем все это будет, пока все не заканчивается. Такие вещи мне нравятся больше всего.

Ты имеешь в виду инструментальную импровизацию или вокальную?

И ту и другую. Что-то в блюзовом духе. Я ловлю ритм, попадаю в реку звука, которая подхватывает меня, и я могу расслабиться и не думать о времени или о том, как все это начнется и закончится или что мне нужно будет говорить. Но не всем нравится такое слушать.

На первых трех альбомах в качестве автора песен указаны The Doors, а не отдельные музыканты; но, как я понимаю, на следующем альбоме будут указаны отдельные авторы. Почему?

Поначалу я писал большую часть песен, и слова и музыку. На каждом следующем альбоме Робби писал все больше песен. В конечном итоге, на этом альбоме, мы почти поделили песни поровну. У нас совершенно разное восприятие реальности, разные идеи. Поэтому я решил, что время пришло. Мы партнеры, понимаешь? И в художественном, и в финансовом плане. Мы все делим поровну. Поначалу многое делалось ради единства, чтобы мы оставались вместе. Теперь, когда единству уже ничего особо не угрожает, я подумал, что можно показать людям, кто что говорит. Так что это будет первый альбом, где мы будем указывать авторство песен, и я думаю, что мы продолжим так делать.

Как твой взгляд на мир отличается от взгляда Робби? Можно ли сказать, что он настроен более романтически?

Не уверен. Тебе придется самому с этим разобраться. В музыкальном плане, как гитарист, он делает более сложные вещи: он придумывает последовательности аккордов, прекрасные мелодии и другие такие вещи, а у меня получается что-то более блюзовое: протяжное, неровное, простое и архаическое. Разница между двумя любыми поэтами всегда очень велика.

Поначалу кто-то из нас, я или Робби, придумывал основную идею, слова или мелодию, а затем вся аранжировка для песни постепенно рождалась вечер за вечером, на репетициях или в клубах. Когда мы стали концертной группой, начали записываться в студиях, когда у нас появился контракт на выпуск такого количества альбомов за год, такого количества синглов за шесть месяцев, этот естественный спонтанный процесс не мог происходить так же, как в начале. Нам приходилось придумывать песни прямо в студии. Теперь я или Робби приходили с готовой аранжировкой, а не придумывали ее постепенно.

Ты считаешь, что это отрицательно сказалось на твоих песнях?

Да. Если бы мы только записывались, это было бы ничего, но мы делаем и другие вещи тоже, поэтому у нас не хватает времени давать вещам идти своим чередом. Наш первый альбом, который многим нравится, объединен общим настроением. Он очень мощный, потому что это был наш первый альбом и мы записали его за несколько недель. Нам потребовалось совсем немного времени: мы начали работать над ним после целого года постоянных выступлений, мы играли каждый вечер. Мы были полны сил, нам было что сказать, и мы чувствовали единство.

Следующие альбомы были тяжелее?

Да, тяжелее и дороже. Но это естественно. Мы зарабатываем по миллиону на каждом альбоме и выпускаем песни оттуда синглами, так что мы можем себе это позволить. Но это не всегда лучший способ записывать музыку.

Почему вы не выпустили концертный альбом?

Ну, я думаю, что для этого еще не пришло время. Мы были заняты другими вещами. У меня есть идея, что когда мы будем записывать этот альбом... я пока не вижу его полностью, но я бы сказал, что многие песни там будут из старой классики - из эры рок-н-ролла и блюза.

Есть какие-то исполнители из того периода, которые тебе особенно нравятся?

Это как с писателями: их так много, что мне сложно кого-то выбрать, слишком много, чтобы даже просто кого-то упомянуть. Действительно. Мы очень богатая страна в плане поп-музыки, просто невероятно богатая. Подумай обо всех людях, которые появились здесь в последние десять-двадцать лет. Потом будет очень интересно смотреть на это время, время блюза и рока. Все случилось так быстро. В исторической перспективе это будет похоже на время трубадуров во Франции. Я уверен, что это будет выглядеть невероятно романтично.

Только посмотри на нас. Мы же просто потрясающие. Я имею в виду людей, которые ездят на мотоциклах, у которых есть быстрые машины и интересная одежда, которые говорят разные вещи, искренне выражают свои чувства. Молодые люди. Да, мне это кажется романтичным. Мне нравится жить сегодня. Я думаю, мы будем нравиться людям из будущего, потому что происходит столько изменений и мы отлично с ними справляемся.

Я заметил, что ты иногда носишь крест. Ты католик?

Религия - это как философия, это то, чему ты уделяешь большую часть своего времени. Это может быть женщина. Это может быть какой-то наркотик. Это может быть алкоголь. Это могут быть деньги. Это может быть литература. Я думаю, что религия - это то, о чем ты думаешь больше всего и то, над чем ты больше всего работаешь. Я подсел на искусство и литературу. Мои герои - художники и писатели.

А крест, который на тебе был, это...

Почти случайность, на самом деле. Я вырос в христианской культуре, и крест - один из ее символов. Вот и все.

Ты планируешь больше печататься?

Я очень на это надеюсь. Это всегда было моей мечтой.

Кто подсадил тебя на поэзию?

Я думаю, это сделал тот, кто научил меня говорить. Действительно. Я думаю, это случилось, когда я научился говорить. До этого были прикосновения - невербальная коммуникация.

Автор текста: Джерри Хопкинс