Моё увлечение «Аквариумом» началось где-то в 1992 году, когда кратковременный «БГ-бэнд», сверкнувший «Русским альбомом», вновь стал именоваться так, как ему и положено. В палатке возле Московского Дома книги на Новом Арбате, где я постепенно скупил все кассеты с альбомами «Аквариума» 1980-х, вдруг появились «Любимые песни Рамзеса IV» – и понеслось. Олег Сакмаров, игравший вместе с БГ в ту славную пору, как-то заметил, что поведение старых фанатов-«аквариумистов» напоминает ему приход разведённой жены на свадьбу бывшего мужа: всё не то и всё не так. Но вот, после двадцати с лишним пролетевших лет, когда и я уже имею некоторое основание считать себя «стариком», на собственном опыте могу опровергнуть слова уважаемого полиинструменталиста: нет, развода не произошло. Конечно, я могу никогда больше не ступать шаг в шаг с «Ногой судьбы», отпустить на волю «Морского конька», и при этом бесконечно всматриваться в музыкальный пейзаж «Девушки с веслом» или снова искать высоко над тучей «Сокола», но всё это – дело вкуса, меняющегося со временем. А неизменным остаётся полное внимание ко всему, что делает в искусстве этот русский человек мира – Борис Гребенщиков.

Итак, я временно снял наушники, чтобы задать БГ несколько насущных вопросов.

Максим Лавреньтьев

***

– Борис Борисович, что сейчас происходит с «Аквариумом»? В одном из недавних интервью вы сказали, что группа отправлена в отпуск до середины лета, а что будет потом – неизвестно. Это всё ещё неизвестно или к осени нам следует ждать «Аквариум 4.0»? Не грядут ли какие-то принципиальные изменения в коллективе или в формате выступлений?

– «Аквариум» сейчас ожидает перемен, которые придут извне. А тем временем мы – под псевдонимом БГ – играем небольшие концерты и работаем в студии с рядом песен, которыми веселим и удивляем самих себя; первые плоды должны проявиться очень скоро.

– Вы не раз заявляли, что с выпуском CD-альбомов покончено, что данная форма себя изжила. Однако затем довольно неожиданно вышел «Архангельск» и ещё несколько сборников. Какие сейчас соображения на тему альбома? Песен-то, по-моему, набралось уже как следует. И заодно, если, конечно, не секрет, ответьте, останется ли замечательный симфонический «Фавн» только синглом или же он может быть впоследствии перезаписан, как «Тайный Узбек» для «Архангельска», в более привычной манере?

– Альбомная форма – то есть симфония из песен длиной от 30 до 70 минут – никуда не девается, как и любая другая форма. Она просто перестаёт быть используемой новым поколением. А мы – мы продолжаем выставлять новые записи в сеть, как только они появляются; и экспериментируем с форматами – от одной песни до мини-альбома. Вот скоро мы собираемся выставить песню и несколько её ремиксов, сделанных известными мастерами.

А новый альбом – в классическом понимании этого слова – будет тогда, когда он сложится. Для этого должна появиться новая ситуация, новый подход к музыке, новые песни и новая легенда.

– Я внимательно слежу за вашими интервью и заметил, что вы скупы на похвалы писателям. Хорошо помню историю с вашей реакцией в самолёте на какого-то стихотворца, всучившего вам книгу своих стихов, двумя строчками припева вошедших затем в «Великую железнодорожную симфонию» с альбома «Снежный лев». В текстах некоторых ваших песен чувствуется, однако, поэтическое влияние. Например, влияние, обэриутов. Не случайно же вы посвятили им один из выпусков «Аэростата». А кого ещё, кроме Хармса, Введенского, а также Мандельштама и Пастернака, любит читать Борис Гребенщиков? Если играть на гитаре его научила бабушка, то у кого он учился, например, внутренней рифме из «Терапевта»?

– Во-первых, хочу поправить – мне невозможно «всучить» книгу, я принял её с благодарностью и очень и очень обязан тому замечательному человеку по имени Андрей Чернов. Поэзия – великий дар. И не случайно результатом этого дара было рождение новой песни.

На обериутов я стал обращать внимание после фразы Андрея Вознесенского. Но они никогда не были мне особенно близки; у нас очень разный подход к главной теме поэзии. Я здесь ближе Роберту Грэйвсу. Хотя блеск стихов Введенского и юного Заболоцкого не может не поражать.

И продолжаю поражаться новой для меня поэзии – от Стиви Смит до Стейна Мерена. Это чудо – когда открываешь для себя нового поэта.

А учит меня только личный опыт; перенять технику – невозможно.

– Вы иногда даёте разные ответы на одни и те же вопросы. Когда-то, например, открещивались от именования вас поэтом. Но всё течёт и меняется, и вот БГ уже стал иногда соглашаться, что он всё-таки в первую очередь поэт. Помнится, Константин Кинчев в 1990-е годы предложил прочитать тексты ваших песен (речь в тот момент шла, кажется, о сборнике «Песни»), чтобы убедиться, что это вовсе никакие не стихи. Хотя тот же «Орёл, телец и лев» – пример и образец регулярного стиха, читается очень легко и удобно безо всякого музыкального сопровождения. Так кто вы сейчас – поэт или кто-то ещё, и что вы понимаете под определениями «поэт», «поэзия»?

– Слово «поэт» – очень высокое слово и подразумевает ряд вещей, к которым мне идти столько, что в этой жизни не дойти.

Поэт – святой языка.

– Ваш «Отчёт о шестнадцати годах звукозаписи» охватывает «исторические» альбомы «Аквариума» – от «Синего альбома» до «Гипербореи» – и заканчивается, выходит, 1997-м годом. С тех пор скоро минет ещё шестнадцать лет самой наиактивнейшей звукозаписи. Не кажется ли вам, что пора приниматься за продолжение отчёта? Не знаю, как другие, а я его жду.

– «Аквариум» больше этого не требует. История осталась позади. Сегодня у «Аквариума» существует только сегодня. А моё дело – делать то, что ему необходимо.

– Тема вашей религиозной принадлежности, муссируемая журналистами, кажется, набила вам оскомину. Простите, но мне интересно было бы знать, в каком состоянии пребывают сейчас ваши отношения с последователями Шри Чинмоя? И отдельный вопрос: вы всё-таки встретились, поговорили с Сай Бабой?

– Бог не знает о том, как мы его называем; драться из-за этих названий – оскорбление самих себя. Великий христианский богослов Климент Александрийский сказал однажды, что Бог начинается там, где кончаются наши о Нём представления. О какой религиозной принадлежности после этого можно говорить?

Я с теплотой и любовью отношусь к учениками Шри Чинмоя и всегда рад встрече с ними; они, как правило, удивительно чистые люди. А с Сатья Сай Бабой мы встречались однажды, минут на пять, и никаких чудес при этом, слава Богу, не происходило. Его подлинные чудеса – это атмосфера, которую иногда можно было почувствовать вокруг него и в его ашраме. Я не могу не относиться к нему с глубоким почтением.

– В конце ноября в Московской Консерватории состоялась симфоническая премьера – «Семь песен о Боге». Каково ваше отношение к этой затее, а так же и к той вакханалии, которую устроили некоторые православные активисты, протестующие против популяризации среди патриаршей паствы творчества «буддиста» Гребенщикова?

– Невежественные и поэтому агрессивные люди есть везде, и православие – не исключение. А оратория мне нравится, тем больше, чем больше я её слушаю.

– И последний вопрос к вам как к переводчику «Бхагавад-гиты» и потому отчасти коллеге: как продвигается работа? Нужен ли современной России (да и возможен ли, на ваш взгляд, в принципе) адекватный перевод «Бхагавад-гиты» и – шире – всей «Махабхараты»?

– «Гита» – одна из величайших книг человечества. Этот факт оспорить невозможно. Даже наша православная церковь в начале 20-го века признала её «душеполезной». Поэтому мне кажется, что должен существовать её перевод, сделанный понятным и простым языком. Но работа это огромная.

Беседовал Максим Лаврентьев
Фото: Валерий Латыпов